Пограничье литературы Сергей Морейно Текст как место Bo czyz pod stolem, ktory nas dzieli, nie trzymamy sie wszyscy tajnie za rece? . , ` , Bruno Schulz Ведь за столом, нас разделившим, мы все тайно держимся за руки, правда? <...> И еще: появился целый ряд героев, мгновенно глянувшихся взрослым и детям — ведьмак Геральт Анджея Сапковского, чернокожий 193 194 Сергей Морейно. <...> И он выбрал «либо», переписав свои слова наново — отлив в золоте, выбив в камне; но вот странно: Пауль Целан, прыгнув в Сену, ничего не изменил в своих стихах, не прибавил и не убавил, поскольку претендовал на нечто большее, нежели просто голос. <...> Целан синхронно, но в разных позициях месили ее глину, и можно видеть, как, пока Бобровский все еще скитался по ее «расквашенным дорогам», строя некие подобия скитов и келий, где то ли прятался, то ли оставался один на один с собственной виной, Целан уже раскиды вал на ней шатер, в котором переживал и изживал вину мира. <...> Зиедонис тонким, но равномерным культурным слоем осел на коллективном бессознательном латышей, Вациетис последовательно отторгается и выдавливает ся из контекста. <...> Видимо, диалогичный Вациетис в период всеобщей мутации от диалога к моно логу излучает некоторую опасность; как известно, в моменты опасности народное сознание легко консолидируется — в первую очередь в вопросах отторжения. <...> Похо же, что на техническом уровне это еще и своеобразная месть языковых надстроек: за то, что Вациетис в определенном смысле подавлял своих современников, первым решая те задачи, которые остальные только ставили перед собой. <...> На сегодняшний слух/вкус Вациетис чересчур открыт, его поэтическая точность обернулась излишней прямотой, а безошибочный ритм неподобающе естественен. <...> Двадцать лет назад я не случайно назвал его «понимателем»: он пробовал понять и взвесить на внутренних весах то, что коллеги по цеху (Зиедонис, Чаклайс, Петерс) оценивали интуитивно: свободу и коммунизм, веру и предательство, Латвию и мир, отливы и приливы… <...> Следы <...>