Н. А. Добролюбов
Шиллер в переводе русских писателей
Изданный под редакцией Ник. Вас. Гербеля. Томы V, VI и VII, СПб. 18591
Н. А. Добролюбов. Литературная критика
М., ГИХЛ, 1961
OCR Бычков М. Н.
Мы уже не раз говорили об издании г. Гербеля, отдавая полную справедливость его аккуратности
и изяществу. В вышедших в последнее время томах помещены: в V -- "Заговор Фиеско в Генуе", в
переводе г. Гербеля (проза), и "Мария Стюарт", в переводе А. А. Шишкова 2-го; в VI -- "Трилогия
Валленштейн", в переводе Л. А. Мея ("Пролог" и "Лагерь"), В. А. Лялина ("Пикколомини") и А. А.
Шишкова 2-го ("Смерть Валленштейна"); в VII -- "Орлеанская дева", в переводе Жуковского, и
"Коварство и Любовь", в переводе М. Л. Михайлова (проза). О большей части этих переводов
распространяться не нужно: перевод Жуковского всем известен; гг. Мей и Михайлов давно известны как
очень талантливые переводчики. О переводах Шишкова можно заметить, что они теперь уже несколько
устарели. Беспрестанные повторения сих, коих, сколь и пр. неприятно поражают в драматическом
произведении. Вообще стих Шишкова нельзя назвать естественным и простым. Попадаются фразы вроде:
"Любви руке я деятельной этим одолжена"; или: "Облегчите ж сердце мое, чтоб ваше умилила я" и т. п.
Но вообще говоря, переводы Шишкова могут еще быть читаемы даже и теперь, тем более что они
сделаны очень добросовестно. Перевод г. Лялина тоже читается, хотя и он не чужд тяжеловатости по
местам. Мы не указываем частных отступлений и недосмотров переводчиков, потому что, не принадлежа
к числу исключительных поклонников Шиллера, не знаем его пьес наизусть, а сравнивать перевод с
подлинником стих в стих сочли излишним: на это у нас есть довольное количество библиографов... Но
наше внимание обратили некоторые пропуски и уклонения от подлинника, сделанные в "Фиеско".
Уклонения эти тем более удивили нас, что пьеса написана и переведена прозой, следовательно, повидимому,
не представляла никаких затруднений в переводе... Но, верно, наш язык еще не выработался до
того, чтобы выражать некоторые мысли, совершенно легко и свободно выражаемые под пером немецкого
писателя. Мы отчасти понимаем даже и причину этого, вовсе не филологическую, а заключающуюся в
степени участия нашего общества к литературным произведениям такого рода, как "Фиеско"... Мы,
впрочем, не обратили бы внимания и на эти отступления, если бы от них не пострадало до некоторой
степени лицо Веррины. У Шиллера Веррина представляет образ до того цельный и живой, что каждая
фраза его должна быть сохранена именно так, как он говорит ее. Это не человек средних сил и средних
стремлений; он не может ни делать, ни говорить в половину. Прямота и неуклонная безбоязненность
республиканца выражаются в каждом его слове. Поэтому не совсем ловко выходит, когда он в переводе
вместо "тиран" говорит "злодей" или вместо: "Ты конвульсивно содрогался при одном взгляде на корону"
выражается: "Тебе сжимало сердце малейшее нарушение прав республики" и т. п.
Подобные смягчения вредят рельефности лица гораздо более, нежели кажется с первого раза.
Стоит всмотреться в смысл шиллеровской пьесы, чтобы заметить, что Веррина должен выставляться как
можно резче, неукротимей, беспощадней,-- не только в деле, но и в каждом слове, которых он, впрочем,
не говорит даром. Его характер составляет совершенную противоположность с Фиеско, и, преследуя одни
цели, они расходятся именно вследствие разницы внутренних побуждений. Фиеско -- тоже ненавидит
Дориев, угнетающих Геную; Веррина называет его тоже den groften Tyrannenhasser {великим
ненавистником тиранов (нем.).-- Ред.} (название, пропущенное в переводе г. Гербеля). Но Фиеско
чувствует ненависть к Дориям именно как к Дориям, как к герцогам, попирающим, между прочим, его
собственные преимущества. Поэтому ненависть к рабству не восходит в его душе на степень ненависти ко
всякому преобладанию. Он -- человек честолюбивый, человек эгоистический довольно в узких пределах.
Оттого-то ему ничего не стоит носить маску так долго и так искусно, что сами друзья и
единомышленники его не понимают его поведения. Замыслив низвергнуть Дориев, он пускается в
светские развлечения, пьет, гуляет, играет, не потому, чтобы его влекла к тому какая-нибудь страсть, а
просто из расчета,-- чтобы обмануть бдительность противников. Между тем он обрабатывает втайне все
дело восстания: достает деньги, одобрение иностранных держав, чужеземное войско; а затем -восстановить
народ уже недолго. И вот, в решительную минуту он сбрасывает свою маску и приводит в
благоговейное изумление всю партию республиканцев. Он говорит им: "Пока вы тут толковали, я делал
дело", и все пред ним преклоняются. Но уже в этой спесивой претензии, что ом делал дело, заключается
Стр.1