В том краю, где моря Белого заповедный слышен вздох, где сладка морошка спелая и горит багрянцем мох, где потом Петра Баранова у Секирного холма, возвращая Богу заново, бич зарезал задарма, где водил я в осень лодочку, запирал покрепче дверь и в холодной келье водочку пил, заросший, точно зверь, — что теперь в том мире деется? <...> И душа моя — в то белое искрометное кольцо опускает задубелое постаревшее лицо. <...> 58 Иа книги стихов „С последним солнцем", выходящей письмо Бели вырвусь я из железных лап и не буду мечен, хоть малость слаб, — притеку на море, гранитный край, и гадюкой в бурый вползу лишай. <...> Заведу имущество: лодку, снасть, и в блокнотце ветхом решусь попрясть. <...> На тропе гнездо, комариный звон, никого в норе, нараспашку дверь — всё к тому, что я не такой теперь". <...> 1981 59 ТРИПТИХ .голос крови брата твоего вопиет ко Мне из земли. <...> Словно полукафтанье опричника проскользнуло меж глянца берез. <...> За занозистой резкой наличника наше царство в собачий мороз, точно зеркало, с маху раздроблено и в единый кулак сведено. <...> За картофеля выцветшим ситчиком сжатый в копны, пожух сенокос. <...> Плесневеет над спелым черничником крест на кладбище — брусья вразброс. <...> Словно хлебное месиво квасится, меж осклизлых камней солона, заиграет, застонет, окрасится кверху вспоротым брюхом — волна. <...> Песчаная отмель в спиральках червей запала в гранитную гальку, где в куколе черном отшельница-ель пригрела залетную чайку. <...> Как в беглую цель, когда белый ветер пускает пращу бухому вослед экипажу, я руку по локоть в волну опущу, осклизлую гриву поглажу, и вдруг ухвачу ее наверняка малькам и моллюскам в угоду, как труп пощаженного Богом зэка, волнами прибитого издалека, еще сохранивший породу. <...> За отбросами моря вонючими солнце в матовой ауре-мгле сыплет искрами в волны колючими, что становятся ржаво-гремучими, словно жесть в соловецком кремле. <...> На остывшей золе в стороне — за гнилыми бараками пред бесследностью братских могил, как пред Богохранимыми <...>