И наиболее полно, но в то же время парадоксально обнаруживается он в церковном сознании — там, где постоянно возникает ностальгическое чувство, и там, где оно постепенно побеждается, —христианин не имеет пребывающего града, но взыскует грядущего (Евр. <...> Да и может ли быть вечно пребывающий град на этой родине-чужбине, где и задано нам было узнать, что значит не иметь пребывающего града ни днем, ни ночью; узнать, чтобы мы взыскали грядущего с той силой, верой и надеждой, которые и могут вывести нас к этому Граду Грядущему. <...> И обостряется оно в Церкви — там, где взыскуем мы Града Грядущего. <...> Как быть, если русская патриаршая Церковь находится сегодня в таком бедственном положении, и пленение ее столь тяжко и очевидно, что она становится соблазном для многих ищущих ее? <...> И в этом мистическом процессе главенствующая роль принадлежит Мысли Бога, питающей мысль человека, то есть мысли как нравственной и духовной силе. <...> Холодная, безразличная к нравственности мысль, как бы ни была она насыщена интеллектуально, как бы ни была тонка, смела и умна, не может содержать в себе реальности, ибо реальность всегда таит в себе нравственный и духовный смысл. <...> Любая же мысль, не учитывающая этого, а значит, лишенная Его силы, становится ограниченной и в результате своем праздной и бесплодной. <...> Понятно, что в рассуждении такого рода есть элементы максимализма, призывающего относиться к христианству не только как к одной из доктрин, пусть и ведущей (что подчас признается некоторыми современными публицистами и литераторами), но как к единственному учению, опирающемуся на непреложность реальности Откровения Христа, и единственному основанию жизни. <...> Неужели кто-нибудь осмелится сегодня признать бесперспективным 186 максимализм проповеди веры двенадцати (всегото двенадцати!) апостолов, которые своим благовестием Воскресения Господа и Его именем победили безумие эллинов и соблазны иудеев?! <...> В течение веков непрестанно длится <...>