— Познакомьтесь и с моим земляком -и другом — Андрей Алексеевич тоже ленинградец. <...> Мы пожали .друг Другу руки, и Константин Петрович, занимавший пост коменданта в ближайшем селе, обещал завтра же зайти к нам в больницу — пообедать, познакомиться с русским ооществ'ом, отдохнуть в среде земляков. <...> Кроме хозяйки, красивой тридцатипятилетней полной, но подвижной и стройной, веселой и живой женщины, превосходной певицы и незаменимой собеседницы, умеющей к тому же — что бывает очень нечасто — слушать, — были приглашены главный врач больницы Александр Львович Тимофеев, его шестнадцатилетняя дочь Ляля и я. <...> Александр Львович был, по обыкновению, в сильно наэлектризованном состоянии. <...> Алмазова и Ляля получили в подарок от гостя по хорошей плитке шоколада и по несколько тюбиков отвратительных немецких конфет-колечек. <...> . Да и не думайте, Людмила Георгиевна, что только поэтому я и холост: мы, эмигранты, народ всё бедный, работали все на самых тяжелых работах, люди все были неустроенные, с ветру. <...> Да и красавица же ваша дочка, Александр Львович. <...> А ведь единственная моя аудитория — это я сам, да с известной натяжкой, Тимофеев и Ляля; ни Алмазова, ни Бергфельд стихов не понимают и не любят. <...> — Мне удалось сегодня немного раньше уйти из комендатуры. <...> . . Да, Андрей Алексеевич, мне хотелось спросить вас: как вам нравится наш новый гость? <...> — Мне он что-то не очень -по душе . . — грустно протянул Бергфельд: — и жаль, если Людмила Георгиевна серьезно увлечется им, — а на это похоже . <...> Бергфельд старался скрыть волнение, но говорил сбивчиво, всё более и более мрачнел и обрывал фразы, не находя нужных ему слов. <...> Всегда сдержанный, закнутьгй, востштанный, малоразговорчивый Бергфельд весь горел, весь пылал злобой, возмущением, завистью. <...> — Правда. — задумчиво и както неожиданно для него печально сказал Константин Петрович: — Правда . <...> Ляля и мой Хезус уже накрывают на стол, а испанские коньяки и вина, уверяю вас, лучше и Энесси, и Мартеля, и Клико <...>