Тем более странно и непонятно было для меня прочесть некоторые Ваши высказывания о Сталине в заключительной главе Ваших воспоминаний в четвертом номере «Нового мира». <...> Вы не скрываете, не умаляете его «несправедливых, злых дел», его коварства, отмечаете, что при нем «мы не могли жить в ладу со своей совестью». <...> Но в то же время, когда Вы теперь подводите итог пережитому, в Ваших словах звучит нечто для меня неожиданное. <...> «Я хочу еще раз сказать читателям моей книги, — пишете Вы, — что нельзя перечеркнуть четверть века нашей истории. <...> Но как бы мы ни радоАвтор этого письма дает оценку Сталину с позиций «интересов будущего коммунизма». <...> Такое обращение не могло стать в СССР открытым , так как оно выносит моральный приговор И. Эренбургу <...> № 63 ГРАН И 193 вались нашим успехам, как бы ни восхищались душевной силой, одаренностью народа, как бы ни ценили ум и волю Сталина, мы не могли жить в ладу со своей совестью и тщетно пытались о многом не думать». <...> Вот это сплетение «зла и добра» в отношении Сталина и бросается в глаза. <...> Выходит, что героизм советского народа как бы неотделим от несовместимых с совестью дел Сталина. <...> Не он ли своим злым, но «государственным умом, своей редкостной волей» и побудил народ на героизм? <...> И Вы подчеркиваете эту же возникавшую в уме читателя мысль, говоря: «Я понимал, что Сталин по своей природе, по облюбованным им методам напомнинает блистательных политиков эпохи итальянского Возрождения». <...> Как же можете Вы, именно Вы, оправдывать Сталина, превращая его в некоего советского Борджиа или Маккиавелли? <...> Дело не в метафизическом споре о том, может ли «зло» быть прогрессивным фактором в истории. <...> Беру на себя смелость сказать, что Ваша оценка роли и ума Сталина именно как государственного деятеля, а не как моральной единицы, совершенно расходится с исторической действительностью, с фактами. <...> Я уверен в этом не только потому, что я оптимист, но и потому, что знаю по истории, как быстро и резко <...>