М. В.Михайлова
"Господин из Сан-Франциско": судьба мира и цивилизации
Публикуется с разрешения автора
Ранняя публикация здесь http://www.portal-slovo.ru/philology/37264.php.
Наверное, первое, что бросается в глаза при чтении этого произведения Бунина - библейские
ассоциации. Почему именно "из Сан-Франциско?" Разве мало в Америке городов, где мог родиться и
прожить свою жизнь господин пятидесяти восьми лет, отправившийся путешествовать по Европе, а до
этого работавший "не покладая рук" (в этом определении у Бунина проскальзывает еле заметная ирония:
что это был за "труд" хорошо знали китайцы, "которых он выписывал к себе на работы целыми
тысячами"; современный автор написал бы не о работе, а об "эксплуатации", но Бунин - тонкий стилист -
предпочитает, чтобы читатель сам догадался о характере этого "труда"!). Не потому ли, что город назван
так в честь известного католического святого Францизска Ассизского, проповедовавшего крайнюю
бедность, аскетизм, отказ от любой собственности? Не становится ли таким образом очевиднее по
контрасту с его бедностью неуемное желание безымянного господина (следовательно, одного из многих)
наслаждаться всем в жизни, причем наслаждаться агрессивно, упорно, в полной уверенности, что он
имеет полное на это право! Как замечает писатель, господина из Сан-Франциско постоянно сопровождала
"толпа тех, на обязанности которых лежало достойно принять" его. И "так было всюду ..." И господин из
Сан-Франциско твердо убежден, что так должно было быть всегда.
Только уже в самой последней редакции, незадолго до смерти, Бунин снял многозначительный
эпиграф, ранее всегда открывавший этот рассказ: "Горе тебе, Вавилон, город крепкий". Снял, возможно,
потому, что эти слова, взятые из Апокалисиса, показались ему слишком откровенно выражающими его
отношение к описанному. Но он оставил название парохода, на котором плывет американский богач с
женой и дочерью в Европу, - "Атлантида", как бы желая лишний раз напомнить читателям об
обреченности существования, основным наполнением которого стала страсть к получению удовольствий.
И по мере того, как возникает подробное описание ежедневного распорядка дня путешествующих на этом
корабле - "вставали рано, при трубных звуках, резко раздававшихся по коридорам еще в тот сумрачный
час, когда так медленно и неприветливо светало над серо-зеленой водяной пустыней, тяжело
волновавшейся в тумане; накинув фланелевые пижамы, пили кофе, шоколад, какао; затем садились в
ванны, делали гимнастику, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, совершали дневные туалеты и
шли к первому завтраку; до одиннадцати часов полагалось бодро гулять по палубе, дыша холодной
свежестью океана, или играть в шеффльборд и другие игры для нового возбуждения аппетита, а в
одиннадцать - подкрепляться бутербродами с бульоном; подкрепившись, с удовольствием читали газету и
спокойно ждали второго завтрака, еще более питательного и разнообразного, чем первый; следующие два
часа посвящались отдыху; все палубы были заставлены тогда длинными камышовыми креслами, на
которых путешественники лежали, укрывшись пледами, глядя на облачное небо и на пенистые бугры,
мелькавшие за бортом, или сладко задремывая; в пятом часу их, освеженных и повеселевших, поили
крепким душистым чаем с печеньями; в семь повещали трубными сигналами о том , что составляло
главнейшую цель этого существования, венец его ..." - нарастает ощущение, что перед нами описание
Валтасарова пира. Это ощущение тем более реально, что "венцом" каждого дня действительно являлся
роскошный обед-пир, после которого начинались танцы, флирт и другие радости жизни.
И возникает чувство, что как и на пиру, устроенном, согласно библейскому преданию, последним
вавилонским царем Валтасаром накануне взятия города Вавилона персами, на стене таинственной рукой
будут начертаны непонятные слова, таящие скрытую угрозу: "МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН". Тогда,
в Вавилоне, их смог расшифровать только иудейский мудрец Даниил, который объяснил, что они
содержат предсказание гибели города и раздел вавилонского царства между завоевателями. Так вскоре и
случилось. У Бунина же это грозное предостережение присутствует в виде несмолкающего грохота
океана, вздымающего свои громадные валы за бортом парохода, снежной вьюги, кружащейся над ним,
мрака, охватывающего все пространство вокруг, воя сирены, которая поминутно "взвывала с адской
мрачностью и взвизгивала с неистовой злобой". Так же страшны и "живое чудовище" - исполинский вал в
чреве парохода, дающий ему движение, и "адские топки" его преисподней, в раскаленном зеве которых
клокочут неведомые силы, и потные грязные люди, с отсветами багрового пламени на лицах. Но как
пирующие в Вавилоне не видят этих грозных слов, так и обитатели судна не слышат этих одновременно
стенающих и лязгающих звуков: их заглушают мелодии прекрасного оркестра и толстые стены кают. Как
такое же тревожное предзнаменование, но обращенное уже не ко всем обитателям парохода, а к одному
Стр.1