Иван Алексеевич Бунин
OTTOШТЕЙН
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
I
Была осень.
Шли дожди, улицы Берлина были полны раскрытыми зонтиками и мокрыми верхами экипажей,
блестели асфальтом, точно черное зеркало.
А Штейн, молодой ученый, готовившийся к отъезду, к научной экспедиции в тропические
страны, целые дни проводивший в магазинах, в транспортных конторах, в бюро спальных вагонов и
пароходных обществ, мысленно жил уже не в Берлине, не забывая, впрочем, что делать заказы и
наводить справки надо здраво и расчетливо.
Несмотря на свои скромные средства, он постарался обставить свое путешествие всеми
доступными для него средствами и обеспечить себе его плодотворность насколько возможно: в глубине
души он таил твердую уверенность, что когда-нибудь оно будет рассматриваться как событие, что оно не
пройдет бесследно для науки, "для великого дела познания единосущного во всем своем многообразии
мирового бытия, на разумном понимании которого человечество уже воздвигает свою новую, истинную
и незыблемую религию", как не раз думал он, верный ученик и последователь Геккеля.
Все свои вещи, все те сундуки и ящики разной величины и формы, куда было уложено все
необходимое для его работ, а также тропические костюмы, охотничья обувь, дорогое английское ружье,
револьверы, принадлежности для фотографирования, он отправил на пароход "Лютцов", в Геную.
Затем сделал прощальные визиты знакомым и товарищам, написал прощальные письма родным и
друзьям и наконец сел в автомобиль, который и помчал его на Ангальтский вокзал.
Было тихое и светлое утро начала ноября, с блеском низкого солнца на перекрестках и легким
голубым туманом в перспективе сыроватых улиц.
При повороте на Унтер-ден-Линден, где на черных деревьях еще висели редкие канареечные
листья, на минуту пришлось задержаться: щеголяя своими ранними выездами, медленно ехал, в
блестящей каске и серой летней шинели, император, сидевший рядом со старым, ужасным в своей
апоплексической крепости генералом;Штейн хорошо видел не в меру властный профиль императора - и
с достоинством поднял котелок.
Потом автомобиль пошел еще шибче и через пять минут доставил его на место, а синие блузы
носильщиков, гулкие громадные залы, толпа, льющаяся к высоким дверям дебаркадера, вид стройного,
шипящего под его стеклянным колпаком поезда, кислая вонь газа и каменного угля, мальчики с
тележками-буфетами и звонкие их крики уже совсем перенесли его в дорожный мир.
Поезд, в который он сел, был великолепный.
Вагон, раскачиваясь и пружиня, летел почти без остановок.
Стекла нагревались от солнца, по купе ходили полосы горячего света, из-за белого дыма,
проносившегося назад, то и дело открывались солнечные осенние поля, суглинистые пашни, красные
крыши ферм, мелкорослые сосновые перелески, серебристо-песчаные бугры, трубы заводов, иногда -
улицы городов, их разнообразно теснившиеся крыши и стены, так близко мелькавшие с обеих сторон,
что взгляд улавливал внутренность комнат с открытыми на время утренней уборки окнами.
Штейн курил, читал газету; на остановках он быстро спускал широкую раму своего окна, быстро
брал из рук мальчика, бежавшего по солнечной прохладной платформе, длинный стакан с пивом...
II
В Генуе его встретил дождь и мягкий морской воздух.
Все привычное, европейское осталось по ту сторону снежных и туманных Альп.
Стр.1