А разбуженный Мартын, сидя на краю постели с закрытыми глазами, ежился от шугавшего по ногам колючего холода н яростно скреб пятерней давно не стриженную голову, от чего его жирные, Бог знает когда мытые, волосы растрепались, взлохматились, ощетинились. <...> Сердито заговорила мать, вскочив в хату и громыхнув обмерзшей льдом дверью. <...> Чувствуя как ворвались, покатились и полоснули по ногам клубы морозного воздуха, Мартын проворно соскочил, сунул ноги в сапоги, влез в старую свитку и потянулся к печи, где бушевал огонь, шипел, брызгаясь кипятком, пузатый полутораведерный казан. <...> Мартын понатужился, приподнял свою ношу п, приседая под непомерной тяжестью, пошел маленькими шажками в сенную комнату. <...> Мартын нагнал мать н при свете горевшего на лопате чугуна увидел, как от тяжелого, обрывавшего руки казана выгнулась, ссутулилась и напряглась ее широкая спина и как густой, душный пар, тучей поднимаясь над крутым кипятком, окутывая голову матери, поплыл на него. <...> Светившийся жаром чугун, на мгновение мелькнув в воздухе, тяжело плюхнулся в жлукто, которое зарычало, зафыркало, задымилось, заплевалось. <...> Мать в хате уже засовывает в пылающие угли новый кусок чугуна. <...> Бычки, лошадки, клуня, хлевы, дерево на новую хату — все собственным трудом нажито, руками мозолистыми добыто. <...> Ох, не дай Бог в чужой хате жить, с чужой семьей ладить! <...> Не оделась, не съела, не выпила и за все — хлев вместо хаты! <...> И опять распахнулась дверь, пропуская клубы морозного воздуха, п снова задымил паром бурлящий казан, запылал жаркий чугун на лопате, загудело, отплевываясь золой, ворчливое жлукто. <...> /Давно, с первой хлебосдачи примешивать 7 стали и пора бы привыкнуть, а она видеть не могла, когда водянистые кусочки попадаются в хлебе, н месила, месила. <...> Задуло улицы, закидало сады и огороды, хаты до самых стрех засыпало — до хлева по двору не стежку прокидывали, шахту в снежной горе рыли! <...> Помнилось, он на большую перемену во двор выскочил, на чертову гору, где <...>