Иван Алексеевич Бунин
ИОАНН РЫДАЛЕЦ
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
Есть новая станция Грешное, есть старое степное село того же имени.
На станции останавливается в летние дни юго-восточный экспресс. На станции голо и скучно.
Казенный кирпичный вокзал еще слишком красен. Платформу заменяет песок. Переходить по песку к
вокзалу трудно, да и зачем? Вокзал пуст и гулок, нет еще в нем ни буфета, ни книжного киоска. А поезд
великолепный. Из открытых окон тяжелых запыленных вагонов глядят богатые люди, едущие на Кавказ:
знаменитый чудовищно толстый артист в шелковой серой шапочке, черная красивая дама с лорнетом,
персиянин из Баку, не сводящий с нее сонных глаз, худой англичанин с трубочкой в зубах, молча и
внимательно осматривающий эти необозримые равнины, которым не уступают только прерии... По
доскам, вдоль поезда, медленно прогуливается широкий старичок-генерал с маленькими ножками и
делает рассеянный вид, втайне наслаждаясь, однако, и тем, что у дверей вокзала вытянулся перед ним
жандарм, и тем, что вот едет он, генерал, в дорогом поезде на воды и гуляет с открытой головой,
скромный, спокойный за свое достоинство и во всех отношениях порядочный. Возле пахнущего
кухонным чадом вагона-ресторана, за зеркальными стеклами которого пестреют цветы на белоснежных
столиках, стоят бритые лакеи во фраках с золотыми пуговицами, потный повар, поваренок - все как
будто те же самые, что видел англичанин и в Египте и на французской Ривьере. А громадный
американский паровоз, весь горячий и блестящий маслом, сталью, медью, дрожит от клокочущей в нем
силы, нетерпеливо сдерживая ее. Шумит рукав водокачки, наполняя глубокий тендер... И вот вода уже
переливается через края, торопливо бьют в колокол у дверей вокзала, генерал, звеня серебряными
шпорами, спешит в свой вагон...
Поезд скрывается в степи. Мужик, неизвестно зачем приходивший на станцию, долго стоял на
песке и думал: "Вот уйдет машина, пойду и я помаленьку..." Глядел на мужика англичанин, дивясь его
шапке, полушубку и первобытной густоте бороды, слинявшей на солнце. Глядел и мужик на
англичанина, но рассеянно: селу нет никакого дела до поезда. Когда поезд скрывается, мужик, безо
всякого желания, с притворным наслаждением крякая, выпивает две кружки теплой воды из станционной
бочки, вытирает рукой рот и бредет домой. Бредет он не спеша: время неопределенное, ни дневное, ни
вечернее - в токую пору делать нечего, думать не хочется, да неопределенна и погода: зашло солнце за
облачко - не жарко и в полушубке, хотя, конечно, можно было и не надевать его... Дорога от станции к
селу пролегает по выгону, мимо большой княжеской усадьбы и каменной церкви, что напротив нее, на
погосте. Поравнявшись с церковью, мужик снимает шапку и крестится, низко кланяясь: за оградой
церкви, возле алтаря, рядом с могилой князя, ссорившегося с самим царем, почивает блаженный, Христа
ради юродивый, Иоанн Рыдалец.
Княжеская усадьба, конечно, старая, давно всеми забытая: необитаем ее дом, черен и дик сад.
Погост - голый, бугристый. Церковь по камню крашена темно-коричневой краской. В ограде ее немало
рассеяно широких чугунных плит. А как раз возле окон алтаря высятся два огромных кирпичных гроба,
тоже прикрытых плитами. И с великим удивлением прочтет всякий, не знающий преданий села
Грешного, отлитые на этих плитах имена под ними покоящихся, на одной - имя князя и вельможи, а на
другой - раба его, землянского крестьянина Ивана Емельянова Рябинина. Так и сказано: крестьянин
такой-то, родившийся и умерший тогда-то, а ниже: Иоанн Рыдалец, Христа нашего ради юродивый.
Князь, вельможа, только перед самой кончиной примирился с богом и людьми. И, по княжескому
желанию, ничто, кроме имени и начала покаянного псалма Давида, не украсило княжеской могильной
плиты. Плита же юродивого, не выразившего никаких предсмертных желаний, украшена стихами и
одним из любимейших плачей его. "Юрод, неряшен миру он казался" - говорит строфа, посвященная его
памяти неизвестным поэтом. А под нею отлиты те горькие и страшные слова пророка Михея, с которыми
и умер юродивый: "Буду рыдать и плакать, буду ходить, как ограбленный, буду выть, как шакалы, и
вопить, как страусы!"
То, что едут в экспрессе на воды, знают о князе - из книг. А в селе Грешном образ его смутен;
село знает только то, что лет сто тому назад приехал он доживать свой век в грешинской глуши, что мал
и чуден был он, что странными поступками ознаменовал он свой приезд. Доложили ему рано утром в
день Нового года, что пришел священник с: причтом. "Позвать его в залу", - сказал князь - и долго
Стр.1