Иван Алексеевич Бунин
"НАДЕЖДА"
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
Есть несравненная прелесть в этих осенних днях, серых и прохладных, когда, возвращаясь из
города на дачу, встречаешь только одних ломовых, нагруженных мебелью прочих запоздавших
дачников. Уже прошли сентябрьские ливни, переулки между садами стали грязны, сады желтеют и
редеют, до весны остаются наедине с морем. Вдоль дороги, среди садовых оград и решеток, только и
видишь теперь, что закрытые фруктовые лавки, будки, где продавали летом воды... По всему пути, от
дорогих вилл и до выбеленных известкой домишек на отдаленном каменистом побережье, видишь
раскрытые балконы, увитые длинными сухими ветвями дикого винограда, закрытые ставни, наглухо
забитые двери, завернутые в рогожу нежные южные растения. И чем дальше от города, тем все тише,
безлюдней. Паровик ходит уже редко, и требовательные свистки его па остановках далеко отдаются в
чистый воздух. Шагаешь вдоль пути между садами и слушаешь... Вот паровик где-то остановился и два
раза жалобно и гулко крикнул, но где, близко или далеко, не скажешь. Свисток похож на эхо, эхо на
свисток, а замерло то и другое, растаял удаляющийся шум за садами - и опять ничем не нарушаемая
тишина. Не спеша шагаешь по шпалам, сердце бьется ровно, идти и дышать осенней прохладой легко и
сладко... Остаться бы тут до весны, слушать по ночам шум бушующего в темноте моря, бродить по
целым дням на обрывах! Образ одинокой женщины на террасе зимней виллы рисуется воображению,
каждая аллея тополей, с синевой моря в пролете, зовет в свои ворота...
Мы шли и заглядывали в такие аллеи, любуясь старыми мраморными статуями среди цветников и
деревьев, желтыми листьями, которые покрывали садовые дорожки и ступени балконов. День был серый
и спокойный, прохладный, в свежем воздухе сыро и крепко пахло морем. Море выглядывало то там, то
здесь из-за кустов и деревьев, оно наполняло своим присутствием всю окрестность, его свобода и
дыхание чувствовались все время и всюду. Помнишь мраморную нимфу в чьем-то большом запущенном
парке, что так задумчиво сидела на глыбе камня среди фонтана? Летом, когда парк был тенист и зноен,
когда солнечные пятна осыпали нимфу, из камня со всех сторон бежало множество холодных и чистых
ключей, и, склонив голову, нимфа слушала их непрестанное журчанье. Теперь оно смолкло, в садах было
свежо, тихо, и сквозь низкорослые акации, сквозь ветви обнаженных тополей и кустарники цвета земли
свободно чувствовался пустынный простор морского побережья...
Мы шли, а воздушно-голубое море все шире открывалось то там, то здесь за деревьями и
красными черепичными крышами дач на обрывах. И как раз в то время, когда мы дошли до того места,
где сады вдруг расступаются, где всегда внезапно останавливаешься, пораженный простором далей,
почти на черте горизонта увидали мы паруса "Надежды".
Уже вечерело, и среди спокойных серых облаков, длинными грядами закрывавших небо,
появились оранжевые оттенки, - признак того, что холодеет. К горизонту было светлее, а прохлада после
дождей и без того очистила воздух и необыкновенно расширила дали. В море был штиль, и оно
развертывалось безграничной равниной нежно-зеленой, отчасти сиреневой стали, которая смелым и
вольным полукругом касалась вдали неба. Внизу, по извилистой линии заливов, зеленая вода была так
прозрачна, что даже с обрыва видны были темно-лиловые спины камней под нею; дальше ее поверхность
кое-где морщилась, как поверхность шелковой ткани, под набегавшим легким ветром, доносившим до
нас свежий морской запах, а еще дальше спокойный простор моря убегал к горизонту длинными и тонко
начертанными полосами течений и оттенков, У горизонта они терялись, - казалось, что за горизонтом
снова начинаются спокойные водные поля; но, должно быть, там, где была "Надежда", был ровный
попутный бриз. И, ярусами подняв свои паруса, сузившись в отдалении, "Надежда", как сказочная
плавучая колокольня, четко серела на той зыбкой грани, где море касалось неба. Она была одна и
необыкновенно подчеркивала эту ровную ширь, во всей полноте воскресшая своими парусами поэзию
старого моря. И даже с прибрежья, несмотря па огромное для глада расстояние, видно было, какое это
славное, сильное судно, изящное и гордое, точно королевский бриг. Летом оно вернулось из Австралии,
и мы встретили его, как друга, смотрели на него, как на живое. Сколько стран и морей видело оно,
сколько океанских волн омывало его острую, высокую грудь! Гавань была переполнена судами, но все
это были тяжелые и неуклюжие пароходы, дымившие черными приземистыми трубами, нагруженные
черепицей, железом, хлебом, бочками, по целым дням грохотавшие лебедками. Они знали только свои
грузы, а на "Надежде" странствовали, учились молодые моряки, и как выделялась в этом плавучем
Стр.1