I
Накануне сочельника учитель земской школы в Можаровке, Николай Нилыч Турбин, занимался
очень неохотно. <...> Турбин с усилием дотягивал занятия до половины второго. <...> Турбин давно уже
понял, что никуда не поедет, но сказать себе это определенно все оттягивал. <...> Когда же школа опустела, Турбин со злобой прихлопнул дверь в передней и быстро пошел в
свою комнату. <...> Но из них взяли только пару заметок - о дождях и о
несчастном случае на винокуренном заводе. <...> Под горой, ниже кладбища, жили духовные; против них, через дорогу, стояли лавка и кабак
Грибакина. <...> На той стороне, за речкой, была усадьба Линтварева с белыми хоромами и скучно
синеющими рядами елей перед ними. <...> С завода приходили к Грибакину гости - старый барский повар, всеми уважаемый за его поездку
в Иерусалим, о которой он постоянно со смирением и важностью рассказывал, и за его близкое
знакомство с интимной жизнью господ, конторщики, подвальные, дистиллятор, медник. <...> Да и Грибакин обходился с ним учтиво, но
холодно. <...> И лавочница стала говорить ему при встречах дерзости. <...> Таубкин, молодой еврей, рыжий и золотушный, в золотых очках для
близоруких, был человек очень радушный, и у него собиралась большая компания. <...> Старшие рабочие
на заводе из очистной, здоровые мужики в фартуках, отличались во всем грубой решительностью и
собственными достоинствами. <...> А Турбин, при виде этих березок, всегда вспоминал, что здесь он
встретил жену Линтварева. <...> Про Линтварева было слышно, что он окончил курс в
университете, увлечен земскими делами, профессиональным образованием. <...> При встрече с ним жена
Линтварева так ласково улыбнулась ему и показалась так изящна и аристократична, что учитель
покраснел от радости и тут же решил непременно побывать у них в гостях, завязать прочное знакомство. <...> Сперва он горячился, напрягал
все усилия говорить понятнее и сдержаннее, потом только смотрел, как сечет окна косой дождь и тянутся
обозы к заводу; мужики шлепали по грязи, накрывшись рогожами; от потных <...>
Учитель.pdf
Иван Алексеевич Бунин
УЧИТЕЛЬ
Оригинал здесь: Электронная библиотека Яблучанского.
I
Накануне сочельника учитель земской школы в Можаровке, Николай Нилыч Турбин, занимался
очень неохотно. Класс был наполовину пуст. Турбин с усилием дотягивал занятия до половины второго.
За последнее время во многих неприятностях и в утомительной работе он подкреплял себя напряженным
ожиданием праздника и надеждой съездить домой. Но ехать оказалось не на что. Турбин давно уже
понял, что никуда не поедет, но сказать себе это определенно все оттягивал. Теперь больше всего
хотелось остаться одному. "Обсудим, обсудим!" - думал он беспокойно, прикрывая глаза, и ребята
думали, что он или сердит, или нездоров. И правда, к концу занятий у него начало ломить в левой
стороне головы.
Когда же школа опустела, Турбин со злобой прихлопнул дверь в передней и быстро пошел в
свою комнату.
- Пусть будет так! - сказал он и, хмурясь, скинул с себя пиджак. Повесив его под простыню на
стену, он накинул на себя длинный тулуп, крытый казинетом, и лег на кровать. "Ночной зефир струит
эфир..." - напевал он мысленно. В голове стояло одно и то же: "Пусть будет так! - черт его побери, не
ехать, так не ехать... эка важность!" Тащиться к дьячку обедать не хотелось. Левая сторона головы
продолжала болеть. Он обмял плечом подушку поудобнее и старался не шевелиться.
Сквозь дремоту он слышал, как приходил сторож Павел, обивал от снега лапти, крякал с мороза,
сморкался и гремел ведрами; видел сквозь полузакрытые веки, что в комнате разливается отсвет заката, и
чувствовал, что от холода стынут ноги и кончик носа...
II
Турбину шел двадцать четвертый год. Был он белокур, очень высок ростом, худ и от
застенчивости очень неловок. Был он сын сельского дьякона, учился в семинарии, но курса не кончил: по
бедности пришлось вернуться домой; дома он все выписывал программы, думая приготовиться то в
юнкерскую, то в межевую школу. Кончил, однако, экзаменом на сельского учителя и рад был этому.
Жить дома было тяжело. Матери он не помнил, а дьякон отличался болезненно-угрюмым характером;
лицо у него было как на старинных иконах у схимников - темное, деревянное, фигура сухая, сутулая;
говорил он глухим басом и все кашлял, заправляя за ухо длинные косицы седых волос. Даже тон его был
всегда один - такой, словно он старался вразумить, растолковать, образумить.
Однако, проживши год одиноко, Турбин стал вспоминать об отце с тоской и нежностью, дни и
ночи мечтал о поездке домой. Он все обманывал себя надеждами на будущее: вот, мол, дай только это
время пережить, а там... все пойдет прекрасно. Лето он пробыл на кондиции - из-за одного содержания -
у богатого лесорубщика и думал отправиться домой в августе, хотя недельки на две. Но нужно было
справить к зиме тулуп. Осенью он надеялся на святки. Со всеми подробностями представлял он себе, как
приедет домой... долго будет сидеть с отцом в первый вечер за самоваром, в знакомой чистой и теплой
хате, задушевно будет говорить с ним до поздней ночи. А потом поедет в большое торговое село к
двоюродной сестре; у сестры будут каждый вечер гости, барышни и молодые люди с фабрики. "Надо
будет захватить с собою гитару", - думал Турбин.
Чтобы скопить денег, он от священника перешел обедать и ужинать к дьячку. Но в ноябре отец
написал ему, что он должен ехать в губернский город лечиться, и просил денег. Чтобы предупредить
отказ, письмо было строго и властно. Внизу же была приписка: "А последнее мое слово: имей бога и
сознание, пожалей мою старость". И учитель отослал все свое сбережение. Осталась надежда заработать
корреспонденциями. Он стал почти ежедневно посылать в губернский город статейки под заглавием:
Стр.1