Г. С. Батеньков
Развитие свободных идей
И дум высокое стремленье... / Сост. Н. А. Арзуманова; примечания И. А. Мироновой.-- М.,
"Советская Россия", 1980 (Библиотека русской художественной публицистики)
OCR Бычков М. Н.
Первые мысли о выгодах свободного правления и привязанность к оному, как обыкновенно
бывает, получил я во время обучения истории. Древние греки и римляне с детства сделались мне
любезны. Но природные мои склонности влекли к занятиям другого рода: я люблю точные науки и на 15
году возраста знал уже интегральное исчисление почти самоуком.
Нрав мой вообще тих, робок, никогда не разделял я с товарищами их резвостей, но исполнен был
стыдливости и самолюбия. Сии два недостатка поныне составляют в нраве моем источник дурной
привычки скрывать свои недостатки и всегда оправдывать оные.
По вступлении в кадетский корпус я подружился с Раевским (бывшим после адъютантом у ген.
Орлова). С ним проводили мы целые вечера в патриотических мечтаниях, ибо приближалась страшная
эпоха 1812 года. Мы развивали друг другу свободные идеи, и желания наши, так сказать, поощрялись
ненавистью к фронтовой службе. С ним в первый раз осмелился я говорить о царе, яко о человеке, и
осуждать поступки с нами цесаревича. В Сибири, моей родине, сие не бывает.
В разговорах с ним бывали минуты восторга, но для меня всегда непродолжительного. Идя на
войну, мы расстались друзьями и обещались сойтись, дабы в то время, когда возмужаем, стараться
привести идеи наши в действо.
Война представила мне поучительную картину; но я выходил из строя за ранами, должен был
беспрестанно лечиться и продолжал свое образование. Будучи любим товарищами, всегда увлекался с
доверчивостью в их мечтания, на словах во всем принимал участие, но когда доходило до дела в какомлибо
предприятии или шалости, старался удерживать других или, по крайней мере, уклоняться. Военной
славы не искал: мне всегда хотелось быть ученым или политиком. Во время двух путешествий за границу
мысли о разных родах правления практическими примерами во мне утвердились, и я начал иметь желание
видеть в своем отечестве более свободы.
Следуя природным склонностям, я оставил службу в артиллерии, приехал в С.-Петербург, занялся
опять в тишине одними точными науками, с честью держал экзамен в Институте путей сообщения,
вступил в сей корпус и отправился в (1816) в Сибирь на помощь престарелой матери. ,
Там нечем было заняться кроме наук1. Должностные упражнения, хотя занимал я место окружного
генерала, были неважны.
В 1819 сверх чаяния получил я три или четыре письма от Раевского. Он казался мне как бы
действующим лицом в деле освобождения России и приглашал меня на сие поприще. Я располагал
жениться и отвечал ему советами оставить все опасные предприятия. Между тем сам привык к сидячей и
семейной жизни так, что ни за какое в мире благо не хотел с нею расстаться, если б гонение Пестеля не
заставило бежать оттуда2.
Жил довольно долго в Томске, где из семи или осьми человек составили мы правильную
масонскую Ложу и истинно масонскую, ибо кроме добра, ни о чем не помышляли. Удаляясь из Сибири, я
встретился с Сперанским3. Он с первого свидания полюбил меня, и с сего времени моя жизнь получила
особенное направление. Мы обратились в Иркутск, он начал употреблять меня в дела и действительно
обратил в юриста. Практика и образцовые творения сего мужа были для меня новым источником учения:
я сделался знатоком в теории законодательства и стал надеяться достигнуть первых гражданских
должностей. В издании Сибирского учреждения был первым сотрудником и могу похвалиться в
особенности уставом о киргизах, доставившим России до 120 т[ысяч] новых подданных и необъятное
пространство земель. Во все время я видел в Сперанском человека необычайного ума и твердости:
никогда не жаловался он на свою ссылку, казалось, во всем свете не любил только одного Гурьева4. В
случае распоряжений высшего правительства, кои представлялись ему несообразными, обыкновенно
говаривал: чудаки.
Случилось с ним говорить о деспотизме бывшего в Иркутске губернатора Трескина, о невыгодах
личных должностей, но во все время бытности у него, мы не касались политического состояния
государства. При всей простоте обращения он всегда являлся на неприступной высоте.
Стр.1