Леонид Андреев. Губернатор
---------------------------------------------------------------Оригинал
находится здесь: Библиотека. Леонид Андреев.
---------------------------------------------------------------I
Уже
пятнадцать дней прошло со времени события, а он все думал о нем -
как будто само время потеряло силу
над памятью и вещами или совсем
остановилось, подобно испорченным часам. О чем бы он ни начинал размышлять
- о самом чужом, о самом далеком, - уже через несколько минут испуганная
мысль стояла перед событием и бессильно колотилась о него, как о тюремную
стену, высокую, глухую и безответную. И какими странными путями шла эта
мысль: подумает он о своем давнем путешествии по Италии, полном солнца,
молодости и песен, вспомнит какого-нибудь итальянского нищего - и сразу
станет перед ним толпа рабочих, выстрелы, запах пороха, кровь. Или пахнёт
на него духами, и он вспомнит сейчас же свой платок, который тоже надушен и
которым он подал знак, чтобы стреляли. В первое время эта связь между
представлениями была логичной и понятной и оттого не особенно беспокойной,
хотя и надоедливой; но вскоре случилось так, что все стало напоминать
событие - неожиданно, нелепо, и потому особенно больно, как удар из-за
угла. Засмеется он, услышит точно со стороны свой генеральский смех и вдруг
возмутительно ясно увидит какого-нибудь убитого - хотя он тогда и не думал
смеяться, да и никто не смеялся. И услышит ли он звяканье ласточек в
вечернем небе, взглянет ли на стул, самый обыкновенный дубовый стул,
протянет ли руку к хлебу - все вызывает перед ним один и тот же неумирающий
образ: взмах белого платка, выстрелы, кровь. Точно он жил в комнате, где
тысячи дверей, и какую бы он ни пробовал открыть, за каждой встречает его
один и тот же неподвижный образ: взмах белого платка, выстрелы, кровь.
Сам по себе факт был очень прост, хотя и печален: рабочие с
пригородного завода, уже три недели
бастовавшие, всею своею массою в
несколько тысяч человек, с женами, стариками и детьми, пришли к нему с
требованиями, которых он, как губернатор, осуществить не мог, и повели себя
крайне вызывающе и дерзко: кричали, оскорбляли должностных лиц, а одна
женщина, имевшая вид сумасшедшей, дернула его самого за рукав с такой
силой, что лопнул шов у плеча. Потом, когда свитские увели его на балкон, -
он все еще хотел сговориться с толпой и успокоить ее, - рабочие стали
бросать камни, разбили несколько стекол в губернаторском доме и ранили
полицеймейстера. Тогда он разгневался и махнул платком.
Толпа была так возбуждена, что залп пришлось повторить, и убитых было
много - сорок семь человек; из них девять женщин и трое детей, почему-то
всё девочек. Раненых было еще больше. Вопреки настояниям окружающих,
подчиняясь чувству какого-то странного, неудержимого и мучительного
любопытства, он поехал смотреть убитых, сваленных в пожарном сарае третьей
полицейской части. Конечно, не нужно было ездить; но, как у человека,
сделавшего быстрый,
неосторожный и
бесцельный выстрел, была у него
потребность догнать пулю и схватить ее руками, и казалось, что если он сам
посмотрит на убитых, то что-то изменится к лучшему.
В длинном сарае было темно и прохладно, и убитые, под полосою серого
брезента, лежали двумя правильными рядами, как на какой-то необыкновенной
выставке: вероятно, к приезду губернатора подготовились и убитых уложили в
наилучшем порядке, плечом к плечу, лицом вверх. Брезент закрывал только
голову и верхнюю часть туловища, ноги, точно для счета, оставались на виду
- неподвижные ноги, одни в стоптанных, рваных сапогах и ботинках, другие
голые и грязные, странно белеющие сквозь грязь и загар. Дети и женщины были
положены особо, в сторонке; и в этом опять-таки чувствовалось желание
сделать как можно более удобным обозрение трупов и их подсчет. И было тихо
- слишком тихо для такого множества людей, и вошедшие живые не могли
разогнать тишины. За дощатой тонкой
перегородкой возился около лошади
конюх; видимо, и он не подозревал, что за стеною есть кто-нибудь, кроме
мертвых, потому что говорил лошади спокойно и сердечно:
- Тпрру, дьявол! Стой, когда говорят.
Стр.1