Леонид Андреев.
Из рассказа, который никогда не будет окончен
---------------------------------------------------------------Оригинал
находится здесь: Библиотека. Леонид Андреев.
---------------------------------------------------------------Измученный
жуткой неопределенностью дня, я заснул одетый на постели,
когда жена разбудила меня. В руке у нее колыхалась свеча, и среди ночи она
показалась мне яркою, как солнце. А за свечою колыхался бледный подбородок
и неподвижно темнели огромные, незнакомые глаза.
-
Ты знаешь,- сказала она,- ты знаешь: на нашей улице строят
баррикады.
Было тихо, и мы смотрели друг на друга прямо в незнакомые глаза, и я
чувствовал, как бледнеет мое лицо. Жизнь ушла куда-то - и снова вернулась с
громким биением сердца. Было тихо, и пламя свечи колыхалось, и было оно
маленькое, неяркое, но острое, как кривой меч.
- Ты боишься? - спросил я.
Бледный подбородок дрогнул, но глаза остались неподвижны и смотрели на
меня не моргая, и только теперь я увидел, какие это незнакомые, какие это
страшные глаза. Уже десять лет я смотрел в них и знал их лучше, чем свои, а
теперь в них было новое, чего я не умею назвать. Гордость - назвал бы я
это, но там было другое, новое, совсем новое. Я взял руку: холодная, она
ответила мне крепким пожатием, и в нем было новое, чего я не знал. Так еще
ни разу не пожимала она моей руки.
- Давно? - спросил я.
- Уже с час. И брат уже ушел. Он, вероятно, боялся, что ты не
отпустишь его, и ушел потихоньку. Но я видела.
Значит, это - правда: оно пришло. Я встал и почему-то долго умывался,
как утром, когда шел на работу, и жена светила мне. Потом мы потушили свечу
и подошли к окну на улицу. Была весна, был май, и в открытое окно ворвался
такой воздух, какого никогда еще не было в старом огромном городе. Уже
несколько дней стояли без работы фабрики и железные дороги, и свободный от
угольного дыма воздух пропитался запахом поля и цветущих садов, быть может,
росы. Я не знаю, что это пахнет так хорошо в весенние ночи, когда
далеко-далеко уйдешь за город. И ни одного фонаря, и ни одного экипажа, и
ни одного городского звука над бесконечной каменной поверхностью,- если
закрыть глаза, то, правда, можно подумать, что это деревня. Лает собака! -
вот! Я еще ни разу не слыхал, как лает в городе собака, и засмеялся от
счастья.
- Послушай,- собака!..
Жена обняла меня и сказала:
- Они там на углу.
Мы перегнулись через подоконник
и там в прозрачной темной глубине
увидели какое-то движение. Не людей, а движение. Что-то ломали, что-то
строили. Кто-то двигался, неуловимый, как тень. Вдруг застучало что-то:
топор или молоток. Так звонко, весело - как в лесу, как на реке, когда
чинят лодку или строят плотину. И, в предчувствии веселой, стройной работы,
я крепко обнял жену, а она смотрела поверх домов, поверх крыш на молодой
остророгий месяц, уже клонившийся к
закату. Такой молоденький, такой
смешной - как девушка, которая мечтает и боится сказать кому-нибудь о своих
мечтах, и светит только для себя.
- Когда он станет полным...
- Не надо! Не надо,- перебила меня жена с непонятным мне испугом.- Не
надо говорить о том, что будет. Зачем? Оно боится слов. Пойдем сюда.
В комнате было темно, и мы долго молчали, не видя друг друга, но думая
об одном. И когда я заговорил, мне показалось, что это сказал кто-то
другой: я не боялся, а у этого голос был хриплый, точно он задыхался от
жажды.
- Так как же?..
- А они?
- Ты будешь с ними, для них довольно матери. И я не могу.
- А я могу?
Я знаю, она не тронулась с места, но я почувствовал ясно: она уходит,
Стр.1