Леонид Андреев. В поезде
--------------------------------------------------------------------------Источник:
Леонид Андреев. Повести и рассказы в двух томах. М: Худ.
литература, 1971.
Электронная версия: В. Есаулов, март 2005.
--------------------------------------------------------------------------Нам
не спалось. Мы вошли в вагон с желанием отдохнуть. В его
призрачных потемках под говор колес, под ритмическое колыхание мягких
диванов, когда дремотная мысль точно плывет по волнистому безбрежью, - а
случилось так, что мы о чем-то заговорили, о каких-то совсем далеких людях
и пещах, и проговорили полночи. Не
становятся философами: оторванные от
знаю отчего, но все люди в дороге
обычного, они точно просыпаются и с
удивлением смотрят назад и вперед, и вспоминают очень далекое, и грезят о
таком же далеком грядущем. Если бы человеческая мысль могла стать образом,
то каждый стремительно бегущий поезд окутался бы роем теней, и не слышно бы
стало его грохота за тысячами их протяжных и глухих голосов. Для людей в
вагоне нет настоящего, проклятого настоящего, что в тисках держит мысль и в
движении руки - быть может, оттого люди в вагоне и становятся философами.
И мы говорили - о людях, говорили мы и о жизни, о ее красоте и
богатстве, о глубинах ее бездонных, над которыми беззаботно и слепо плавают
люди-щепки. Одну поверхность ее знают они, и легки, слишком легки, никогда
не опускаются на дно. Случается, накроет их земная волна и на миг откроет
им жизнь свои загадочные недра и ослепит и напугает - а потом опять
поверхность, опять голубой шатер, как для уютности называют они небо, опять
сонное слепое колыхание, и так до конца - пока не сгниют.
Так долго говорили мы - в призрачных сумерках вагона под тихий звон
колес, не видя друг друга, но чувствуя, как растет близость и нежная
приязнь. Оторванные от обычного, люди в вагоне становятся чутки вечно
одиноким сердцем своим и жадно пьют тихую мимолетную иску - как в засуху
цветы пьют дождевую воду.
- Надо спать, - сказал он.
- Пора бы, - ответил я.
Улыбаясь, мы закрыли глаза, а через полчаса, выйдя ни купе, стояли в
коридорчике и глядели в окно. Вероятно, где-нибудь за облаками стояла луна,
и ночь была светла, и снежная муть земли неприметно сливалась с лунной
мутью зимнего ночного неба. Под толстым слоем снега сглаживались бугры и
неровности, но мы часто проезжали по этой дороге и все, что проходило мимо,
казалось знакомым и виденным.
- А ведь это неправда, - сказал я. - Мы ничего не видим и не знаем.
Он понял меня и, не отрываясь от окна и только ближе прижавшись своей
головой к моей, ответил:
- А кажется знакомым. Глаза обманывают.
- Глаза обманывают. Когда я еду по этой дороге, и постоянно смотрю в
окно, и взгляд мой охватывает все, что до горизонта. И мне кажется, много,
а это - только до горизонта. Когда я проеду несколько раз, в памяти моей
останутся кое-какие дома и станции, и некоторые лица, и лес, и даже
отдельные деревья. И мне кажется, что это все, - а это только некоторые
дома, некоторые лица и отдельные деревья. Я знаю здесь одну березу. Она
стоит у опушки леса, отдельно от других, и имеет такой вид, как будто она
выбежала из леса и жадно смотрит и поле. Но если ее срубят, я не найду
места, где она жила, и, вероятно, даже не вспомню о ней.
- Я знаю эту березу. Она как будто кричит.
- Да. А ты помнишь, где стоит она?
- Где-то здесь. Не знаю. Не помню. И давно уже и не видел ее.
- Кажется, ее срубили.
Прошел мимо русский зимний лес
и дохнул на нас холодом, ночью и
одиночеством. И снова снежная муть и такое же мутное небо. И оттого что мы
часто ездили по этой дороге, самое небо казалось знакомым и давно
известным, и не верилось, что это новое небо, которого мы никогда не
видали. Мелькнул зеленый огонь, какие-то крыши, покрытые снегом, и поезд
остановился.
- Станция Белево, - сказал кондуктор.
Так как поезд всегда стоит здесь пять минут, то мы хорошо знали эту
станцию, но почему-то ничего не сказали об этом.
Стр.1