Евгений Замятин
ВСТРЕЧА
Оригинал здесь: http://lib.aldebaran.ru
Человек с колючим бобриком, в мундире жандармского полковника, по-военному отчеканил свои
показания и сел. Он производил у подсудимого обыск, его показания были бесспорны, точны,
убийственны. Но подсудимый даже не посмотрел на него. Он не дыша, боясь шевельнуться,
прислушивался к мерному топоту солдатских ног: сейчас в зал должен был войти тюремный конвой -- и
с ним последняя надежда на спасение для подсудимого. Подсудимый знал, что конвоем командует
Попов, тоже революционер, как и он сам, и что Попов попытается в удобный момент передать ему
револьвер.
Но Попов дошел только до эстрады, на которой сидели судьи: тут, вместо того чтобы подойти с
конвоем к подсудимому, он растерянно остановился и, не мигая, вытянув шею, глядел в глубь зала.Шея
у него была неожиданно тонкая для его широких плеч -- как будто по ошибке взятая от чужого
человеческого комплекта. Он стоял и удивленно, забыв обо всем, смотрел на жандармского полковника.
Кроме полковника, никто этого не заметил, никому не понятна была причина происшедшего
замешательства. Впрочем, ничего не понял и полковник: он только почувствовал, как немигающий
взгляд конвойного офицера с журавлиной шеей споткнулся на нем.
Раньше времени зазвенел звонок: перерыв. Продолжение заседания суда было отложено. Судьи,
сверкая генеральскими эполетами, встали, задвигались. Все торопились в буфет, чтобы успеть там
наспех проглотить чаю или кофе. Последними вышли из зала огромный краснолицый извозчик и лысый
нищий, тоже вызванные в качестве свидетелей по делу.
В буфете после ярко освещенного зала показалось темно -- тускловатые, пыльные лампы были
вдобавок завешены табачным туманом. Было открыто окно, всякий раз распахивалась дверь от
сквозняка, подвешенные к потолку лампы слегка покачивались -- и все внизу под ними тоже слегка
покачивалось, все было непрочно, как во сне. И в самом деле -- особенно после суровой реальности того,
что происходило в зале, все здесь было похоже на сон или бред.
Мелькали в дыму солдаты, цыгане, мужики, офицеры. Священник, приводивший на суде
свидетелей к присяге, обнимая цыганку, напевал шансонетку. К столику, за которым о чем-то спорили
извозчик и нищий, дружески подсел жандармский полковник. "Из-за чего изволите горячиться, ваше
превосходительство?" -- спросил он нищего. Здесь, во сне, никто не удивлялся, что нищий принял титул
превосходительства как должное, но даже и здесь полковнику показалось нелепым, когда нищий сердито
показал на извозчика: "Из-за того, что прапорщик Симков позволил себе сесть за мой столик, не спросив
разрешения у меня, как полагается по уставу. Он забывает о моем чине!" Прапорщик-извозчик,
добродушно колыхаясь животом, захохотал: "Все мы тут, дорогой мой, в одном чине: фи-гу-ранты! И
всем нам одна цена: сто франков в день. Исключение -- полковник: во-первых, получает сто двадцать, вовторых
-- играет самого себя. Это называется "повезло"!
И действительно, повезло: в этом фильме из русской жизни бывшему жандармскому полковнику
дали роль жандармского полковника. Режиссер говорил, что он играет превосходно, а он совсем не
играл: он просто стал прежним самим собой. Стал настолько, до таких мелочей, что вот сейчас, закурив
папиросу, помахал спичкой совершенно прежним ленивым жестом -- и, как бывало тогда, бросил спичку
еще горящей.
Сверху, из табачного тумана, спустилась рука и взяла из пепельницы еще горевшую спичку.
Полковник взглянул вверх -- и встретился с глазами длинношеего конвойного офицера Попова.
Нагнувшись, Попов пристально смотрел полковнику прямо в лицо. Догоревшая спичка обожгла ему
пальцы, он бросил ее, не закурив, -- и молча исчез в фантастической толпе цыган, солдат, мужиков.
"Что это значит?" -- сказал полковник. "Что -- что значит?" -- удивленно переспросил извозчик.
Полковник попробовал объяснить, но не мог, потому что ничего, в сущности, не произошло. Вернее,
произошло только одно: полковнику показалось, что этого длинношеего офицера он уже встречал когдато.
Но когда? Где? В Крыму? В Константинополе? Он никак не мог вспомнить, и это не давало ему
покоя, как застрявшая где-то в зубах незаметная рыбья косточка, которую непременно нужно вынуть.
Прапорщик-извозчик, вкусно подхохатывая, рассказывал что-то про цыганку, про какую-то
подвязку, но слова не доходили до полковника: мешала рыбья косточка. А может быть, и не в ней было
Стр.1