Напружилось - еще чуть - стронуло, и все - вдребезги:
брызнули
в море разноцветные верешки; чайка оторвалась от камня, и
откуда-то их сразу сотни розовых, пронзительных; оранжевый дым летит,
белоголовый зуёк испуганно вынырнул из дяденьких сапог - и скорей за
работу. <...> И тут сверху, из собственной конторы спускается в
лавку хозяин, Кортома, веселый, дымит коротенькой трубочкой, скулы медно
сияют. <...> И милостиво королюет Кортома, милостиво шутит
с женками. <...> И вот никак Кортома не вспомнит:
была ли, нет ли у него наверху, в собственной конторе? <...> На всякий случай
ставит Кортома в книжечке метку: букву Н. <...> На столе в конторе - самовар: скуластый, руки в боки - кирпичом натерт
- сияет. <...> В сияющем самоварном брюхе - по-своему, самоварному, приплюснуто,
перевернуто - отражен весь мир. <...> И на своем самоварном языке - самовар,
несомненно, мыслит:
"Мир - мой. <...> Счета у Кортомы - в строгом порядке, не как-нибудь, а
по тройной бухгалтерии. <...> - Пора жить согласно западноевропейским народам,- такая есть у Кортомы
поговорка. <...> Вытаскивает из
штанов батистовый носовой платочек, завернутый в газетную бумагу (в кармане
грязно), вытирает медные скулы, опорожняет двумя пальцами нос, потом батистовым платочком, и вновь аккуратно завернут батистовый платочек в
газетную бумагу. <...> Сзади почтительно дожидается приказчик, Иван Скитский - из скитов
беглый. <...> Зуёк Степка, наживодчик, наживлял снасти всю ночь - и вот скапутился,
всё бросил, залез в дырявый салогрейный чан на берегу, и на корточках одни сапоги дяденькины да голова льняная - похрапывал. <...> Кликали - не слыхал Степка, жеребцами ржали - не слыхал
Степка: в чану на корточках похрапывал. <...> Приказчик,
Иван Скитский, прикрыл чан досками, пригнёл пудовыми
гирями, угромоздился сверху - и пошла потеха. <...> Стали, как на пожаре, цепью, ведро за ведром по цепи - и в чан, где
Степка. <...> Степка вскочил, ткнулся: в клетке, и вода хлобыщет, и ничего не
понять спросонья. <...> Саженный, плечистый, а глаза ребячьи, синие - на чаек разинул: вот первый <...>
Север.pdf
Евгений Замятин. Север
Повесть
---------------------------------------------------------------Источник:
Е. И. Замятин; Избранные произведения в двух томах; Том 1.
Изд-во: "Художественная литература", Москва, 1990.
OCR: Александр Белоусенко; правка: Давид Титиевский, май 2005.
Библиотека Александра Белоусенко
---------------------------------------------------------------Происходит
так:
солнце летит все медленнее, медленнее, повисло
неподвижно. И все стоит закованное, залитое навек в зеленоватое стекло.
Недалеко от берега на черном камне чайка распластала крылья, присела для
взлета - и всегда будет сидеть на черном камне. Над трубой салогрейного
завода закаленел, повис клубок дыма. Белоголовый мальчик-зуёк перегнулся
через борт сполоснуть руки в воде - остался, застыл.
Минуту все стоит стеклянное - эта минута - ночь. И вот, чуть приметно
шевельнулось солнце. Напружилось - еще чуть - стронуло, и все - вдребезги:
брызнули в море разноцветные верешки; чайка оторвалась от камня, и
откуда-то их сразу сотни розовых, пронзительных; оранжевый дым летит,
белоголовый зуёк испуганно вынырнул из дяденьких сапог - и скорей за
работу.
День в полном ходу. И тут сверху, из собственной конторы спускается в
лавку хозяин, Кортома, веселый, дымит коротенькой трубочкой, скулы медно
сияют.
Женки из становища пришли к Кортоме за мукой, за солью. Сам,
собственноручно, всякой записывает долг в зелененькую книжку: все тут - у
Кортомы в зелененькой книжке. И милостиво королюет Кортома, милостиво шутит
с женками.
- Эй ты, холмогорка, чего у тебя за пазухой-то напхато? Вот ведь
только чуть отвернись... Ничего, говоришь? А ну, дай-кось...
У холмогорки грудь - горячая, ёрзкая. И вот никак Кортома не вспомнит:
была ли, нет ли у него наверху, в собственной конторе? На всякий случай
ставит Кортома в книжечке метку: букву Н.
В углу холмогорка - вся кумач - застегивает кумачовую кофту Бабка
Матрена-Плясея, широкая, теплая - русская печь-мать, помогает холмогорке,
уговаривает ее, как дите:
- Молчи-молчи, ш-ш... Ведь все
на местях осталось, ну? Чего южишь
мухой?
Бабке Матрене товар выдается без записи: с бабкой Матреной у Кортомы
свои, особые счеты...
На столе в конторе - самовар: скуластый, руки в боки - кирпичом натерт
- сияет. В сияющем самоварном брюхе - по-своему, самоварному, приплюснуто,
перевернуто - отражен весь мир. И на своем самоварном языке - самовар,
несомненно, мыслит:
"Мир - мой. Мир - во мне. И что бы без меня стал делать мир?"
Самовар милостиво ухмыляется миру...
Перед самоваром - Кортома. Кортома в самоваре - как в зеркале:
приплюснутый, широкоскулый, медно-добродушный. Самовар в Кортоме - как в
зеркале: рыластый, веселый, бьет день и ночь белым ключом, попыхивает белым
дымком.
Самовар благодетельствует Кортому чаем. Кортома проводит долги по
бухгалтерским книгам. Счета у Кортомы - в строгом порядке, не как-нибудь, а
по тройной бухгалтерии.
- Пора жить согласно западноевропейским народам,- такая есть у Кортомы
поговорка.
В синем вязаном тельнике Кортоме жарко, пот градом. Вытаскивает из
штанов батистовый носовой платочек, завернутый в газетную бумагу (в кармане
грязно), вытирает медные скулы, опорожняет двумя пальцами нос, потом -
батистовым платочком, и вновь аккуратно завернут батистовый платочек в
газетную бумагу.
Против одной фамилии в дебете Кортома ставит букву Н, подумавши,
скащивает со счета один рубль - и милостиво ухмыляется миру.
Сзади почтительно дожидается приказчик, Иван Скитский - из скитов
беглый. Голова не на плечах, как у всех, а в плечи закопана - выглядывает
Стр.1