(В. Скотт и русские писатели)

Стр.1

М. П. Алексеев <В. Скотт и русские писатели> Литературное наследство. Том 91. Русско-английские литературные связи (XVIII -- первая половина XIX века) М., "Наука", 1982 OCR Бычков М. Н. 6. Посещение Абботсфорда А. К. Мейендорфом.-- Английский перевод "Юрия Милославского" М. Н. Загоскина, сделанный В. П. Ланской и посвященный В. Скотту (1833).-- Письма к В. Скотту "русского баснописца" А. Е. Измайлова из Архангельска о памятнике Ломоносову.-- Русский портрет В. Скотта, выполненный в Париже. Летом 1830 г. В. Скотт получил письмо еще от одного представителя русской знати, посетившего его в Абботсфорде за год перед тем, барона Александра Казимировича Мейендорфа (1798--1865), тогда еще молодого человека, преуспевавшего во всех отношениях и готовившегося сделать солидную чиновную карьеру. А. К. Мейендорф в юности прослужил несколько лет в русских войсках, затем вышел в отставку (1824) и жил то в своем прибалтийском имении, то за границей. Визит Мейендорфа в Абботсфорд состоялся в конце марта 1829 г. В. Скотт отметил это в своем дневнике (24 марта), однако с ошибкой имени, назвав гостя Мейерсдорфом. Запись эта гласит: "К завтраку приехал один из курляндских дворян, барон А. фон Мейерсдорф (Meyersdorff), приятный, веселый, живой молодой человек, любящий свой край и негодующий по поводу того, что он пришел в упадок под владычеством России. Он много рассказывал о рыцарских орденах -- феодальных владетелях Ливонии, особенно об ордене меченосцев, к которому принадлежали его собственные предки. Если верить его сообщению, то в Германии, Польше и России где-то в глубине таится действующее начало, которое, если "не заглохнет в замыслах", произведет в один прекрасный день взрыв. Впрочем, немцы -- это народ, склонный истощать свои силы в размышлениях. Барон способен увлекаться и начитан в английской и иностранной литературах"212. Как видно из этой записи, Мейендорф представил себя знаменитым писателем, немецколивонским патриотом, прямым потомком меченосцев, хозяйничавших некогда на захваченных ими землях, страстным любителем ливонской старины времен немецкого феодального владычества; более того, он даже недвусмысленно намекнул В. Скотту на нынешний упадок и деградацию этого дворянства и на какие-то таинственные силы, которые могут привести к "взрыву", хотя едва ли когда-либо в другое время курляндские и эстляндские дворяне были у нас в большей чести, чем в реакционные годы царствования Николая I, достигнув тогда самых верхов чиновно-бюрократической лестницы. Да и сам Мейендорф готовился занять на ней выгодное положение. Нужно думать, что весь разговор о меченосцах и рыцарских порядках в Ливонии был простой любезностью к старому писателю, все еще сохранявшему свой давний интерес к средневековью и судьбам рыцарства в Европе, и стремлением хоть этим возбудить у В. Скотта любопытство к самому себе; впрочем, Мейендорф действительно принадлежал к древнему рыцарскому роду, переселившемуся в Ливонию еще в XII в.213 Через несколько месяцев того же 1829 г. Мейендорф вступил на российскую службу по гражданскому ведомству и 9 августа был определен в Департамент мануфактур и внутренней торговли агентом при русском посольстве во Франции "по части мануфактурной промышленности и торговли вообще"214. Разговор с Мейендорфом едва ли мог особенно заинтересовать В. Скотта; ему приходилось принимать > себя множество иностранных гостей. Самое для себя примечательное В. Скотт отметил в своем дневнике. Очевидно, однако, что беседа коснулась тогда и некоторых других тем. Возможно, что В. Скотт спросил Мейендорфа о своих русских знакомых. Кое-кого из них Мейендорф действительно мог знать. В дневнике В. Скотта под тем же числом (24 марта 1829 г.) находится и такая запись: "Он <Мейендорф> сообщил мне, что моя старая знакомая, княгиня Голицына, умерла". Речь идет здесь о Прасковье Андреевне Голицыной, скончавшейся в 1828 г. Очевидно также, что разговор коснулся литературы, иначе у В. Скотта не было бы повода с похвалой отозваться о начитанности Мейендорфа в "иностранных" литературах, в первую очередь английской.

Стр.1