---Михаил
Николаевич Волконский
---Мальтийская
цепь
-- ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
-- I. Первый приступ
Солнце с утра поднялось зловеще-багровым, словно докрасна накаленное ядро, шаром,
предвещая непогоду. Попутный ветер, задувший было сначала, засвежел и с каждым порывом
становился все упорнее, настойчивее и словно нетерпеливее. К полудню закрепили брамсели и грот.
Через час пришлось взять еще по два рифа у марселей - к трем часам начался шторм с ливнем.
Огромные, как горы, валы высоко поднимали свой белый гребень, вырастая и рушась, как прозрачные,
бурливые, клокочущие живые стены. Они распадались и падали с шумящим, стонущим гулом. Снасти
скрипели, дерево трещало. Резкий свист ветра не давал отдыха уху. Погода разыгрывалась.
- Отдать бизань-гитовы! - громким, молодым, радостным голосом кричал в рупор Литта, чувствуя
уже в себе тот восторг, который охватывал его, когда начиналось или могло еще начаться настоящее
дело, настоящая борьба с любимою, грозною и давно привычною ему стихией. - Тя-яни бизань-шхот...
- Эчеленца {Ваше сиятельство (ит., искаж.). (Здесь и далее прим. автора.) } хочет привести к
ветру? - спросил его старый штурман, приближаясь.
Литта, опустив рупор и придерживаясь и упираясь ногами в скользкую, облитую водою палубу,
следил за бросившимися исполнять его приказание матросами.
- Эчеленца... - начал было опять штурман.
На этот раз Литта оглянулся на него и удивленно посмотрел, как бы не понимая, зачем был
сделан этот лишний вопрос: для штурмана должно было быть ясно и без того, что значит, когда ставят
бизань.
Старик сдвинул на сторону губы и прищурил один глаз, но хитрое выражение его лица сейчас же
изменилось, потому что в эту минуту качнуло сильнее и он должен был удержаться.
Он всегда относился к распоряжениям командира с каким-то затаенным недоброжелательством.
Ему чрезвычайно хотелось, чтобы командир почувствовал наконец необходимость в его, старого
штурмана, помощи или указании, хотя он знал при этом, что Литта, несмотря на свою молодость, не
нуждается в нем. Но он именно не доверял этой молодости и отваге командира и ревновал его к той
власти, которою сам не был облечен.
- Сходите посмотреть, как работают помпы! - приказал ему Литта.
- У меня есть дело у руля, эчеленца, я здесь нужнее, - попробовал возразить штурман, желая
успокоиться хоть на том, что он, по крайней мере, необходим и что без него все-таки не справятся.
- Ступайте, куда вам велят! - крикнул Литта. Старик, слегка вздернув плечами и как бы снимая с
себя всякую ответственность, повиновался.
Волны между тем поднимались выше прежнего и то поддевали корвет, став вдруг грозною
громадой у одного борта его, и, ухнув, разом вырастали у другого, то, сломившись, упадали с размаха и
били с шумом палубу, рассыпаясь по ней пеной, брызгами, ручьями и каскадами, и обдавали своею
едкою, крепкою соленою водой все, что попадалось им.
Литта, торжествуя свою борьбу, уверенный в своем "Пелегрино", каждый последний гвоздик
которого он давно знал и любил, стоял с развевающимися по ветру длинными, мокрыми прядями черных
волос и, высоко закинув голову, отдавал приказания, заставляя повиноваться своему голосу не только
копошившихся вокруг него людей, но и исполнявший его желания поворотливый, ловкий корвет. В
такие минуты его "Пелегрино" всегда казался ему каким-то живым, действующим существом,
понимавшим его и связанным с ним одною, неразрывною жизнью. Ему казалось иногда, что он
понимает, как человека, скрип и треск своего "Пелегрино", который, трепеща и напрягая снасти,
разговаривает с ним, жалуется или ободряет и сознательно борется с ветрами и волнами.
Первый приступ бури становился все грозней и грозней. Ветер, точно порешивший на этот раз
доконать-таки "Пелегрино", рвался на него с ожесточенною, злобною яростью. Волны, вторя ему,
кидали, охватывали, били и качали корвет, стараясь, словно вдруг выпрыгнув из засады, неожиданно
наброситься на него и смыть с палубы бесстрашных, маленьких, почти неприметных в сравнении с их
громадой людей.
Литта закрепил веревками двух матросов, ворочавших руль, и себя к палубе. Борьба завязывалась
не на шутку.
Стр.1