Лев Николаевич Толстой. Набег. Рассказ волонтера
(1852)
I.
Двенадцатого июля капитан Хлопов, в эполетах и шашке - форма, в которой
со времени моего приезда на Кавказ я еще не видал его, - вошел в
низкую
дверь моей землянки.
- Я прямо от полковника, - сказал он, отвечая на вопросительный взгляд,
которым я его встретил: - завтра батальон наш выступает.
- Куда? - спросил я.
- В NN. Там назначен сбор войскам.
- А оттуда, верно, будет какое-нибудь движение?
- Должно быть.
- Куда же? как вы думаете?
- Что думать? Я вам говорю, что знаю. Прискакал вчера ночью татарин
генерала
- привез приказ, чтобы батальону выступать и взять с собою на
берут только
на
от
два дня
сухарей; а куда, зачем, надолго ли? этого, батюшка, не спрашивают: велено
итти и - довольно.
- Однако, если сухарей
два дня, стало, и
на неделю сухарей взяли, а пробыли чуть не месяц!
- А мне можно будет с вами итти? - спросил я, помолчав немного.
- Можно-то можно, да мой
совет лучше не ходить. Из
войска
продержат не долее.
- Ну, это еще ничего не значит...
- Да как же так? - спросил я с удивлением. - Да так же! В Дарги ходили,
чего вам
рисковать?..
- Нет уж, позвольте мне не послушаться вашего совета: я целый месяц жил
здесь только затем, чтобы дождаться случая видеть дело, - и вы хотите, чтобы
я пропустил его.
- Пожалуй, идите; только, право, не лучше ли бы вам остаться? Вы бы тут
нас подождали, охотились бы; а мы бы пошли с Богом. И славно бы! - сказал он
таким убедительным тоном, что мне в первую минуту действительно показалось,
что это было бы славно; однако я
решительно сказал, что ни за что
вам
сражения
бывают? прочтите
не
останусь.
- И чего вы не видали там? - продолжал убеждать меня капитан. - Хочется
узнать, какие
Михайловского-Данилевского
"Описание Войны" - прекрасная книга: там все подробно описано, - и где какой
корпус стоял, и как сражения происходят.
- Напротив, это-то меня и не занимает, - отвечал я.
- Ну, так что же? вам просто
убивают?..
Вот, в тридцать втором
году
хочется, видно, посмотреть, как людей
был тут тоже неслужащий какой-то, из
испанцев, кажется. Два похода с нами ходил, в синем плаще в каком-то... таки
ухлопали молодца. Здесь, батюшка, никого не удивишь.
Как мне ни совестно было, что капитан так дурно объяснял мое намерение,
я и не покушался разуверять его.
- Что, он храбрый был? - спросил я его.
- А Бог его знает: все, бывало, впереди ездит; где перестрелка, там и
он.
- Так, стало быть, храбрый, - сказал я.
- Нет, это не значит храбрый, что суется туда, где его не спрашивают...
- Что же вы называете храбрым?
- Храбрый? храбрый? - повторил капитан с видом
человека, которому в
первый раз представляется подобный вопрос: - храбрый тот, который ведет себя
как следует, - сказал он, подумав немного.
Я вспомнил, что Платон определяет храбрость знанием того, чего нужно и
чего не нужно бояться, и, несмотря на общность
и неясность
определении капитана, я подумал, что основная мысль обоих не
как могло бы показаться, и что даже определение капитана вернее определения
греческого философа, потому что, если бы он
мог выражаться так
выражения в
так различна,
же, как
Платон, он, верно, сказал бы, что храбр тот, кто боится только того, чего
следует бояться, а не того, чего не нужно бояться.
Мне хотелось объяснить свою мысль капитану.
- Да, - сказал я: - мне кажется, что в каждой опасности есть выбор, и
Стр.1