Лев Николаевич Толстой. Поликушка
I
- Как изволите приказать, сударыня! Только Дутловых жалко. Все один к
одному, ребята хорошие; а коли хоть одного дворового не поставить, не
миновать ихнему идти,- говорил приказчик,- и то теперь все на них
указывают. Впрочем, воля ваша.
И он переложил правую руку на левую, держа обе перед животом, перегнул
голову на другую сторону, втянул в
позакатил глаза и замолчал с видимым намерением молчать долго и слушать без
возражений весь тот вздор, который должна была сказать ему на это барыня.
Это был приказчик из дворовых, бритый, в длинном сюртуке (особого
приказчицкого покроя), который вечером, осенью, стоял с докладом перед
своею барыней. Доклад, по понятиям барыни, состоял в том, чтобы выслушивать
отчеты о прошедших хозяйственных делах и делать распоряжения о будущих. По
понятиям приказчика, Егора Михайловича, доклад был обряд ровного стояния на
обеих вывернутых ногах, в углу, с лицом, обращенным к дивану, выслушивания
всякой не идущей к делу болтовни и доведения барыни различными средствами
до того, чтоб она скоро и нетерпеливо заговорила: "Хорошо, хорошо", - на
все предложения Егора Михайловича.
Теперь дело шло о наборе. С Покровского надо было поставить троих.
Двое были, несомненно, назначены самою судьбой, по совпадению семейных,
нравственных и экономических условий. Относительно их не могло быть
колебания и спора ни со стороны мира, ни со стороны барыни, ни со стороны
общественного мнения. Третий был спорный. Приказчик хотел отстоять тройника
Дутлова и поставить семейного дворового Поликушку, имевшего весьма дурную
репутацию, неоднократно попадавшегося в краже мешков, вожжей и сена; барыня
же, часто ласкавшая оборванных детей Поликушки и посредством евангельских
внушений исправлявшая его нравственность, не хотела отдавать его. Вместе с
тем, она не хотела зла и Дутловым, которых она не знала и никогда не
видала. Но почему-то она никак не могла сообразить, а приказчик не решался
прямо объяснить ей того, что ежели не пойдет Поликушка, то пойдет Дутлов.
"Да я не хочу несчастья Дутловых",- говорила она с чувством. "Ежели не
хотите, то заплатите триста рублей за рекрута", - вот что надо было бы
отвечать ей на это. Но политика не допускала этого.
Итак, Егор Михайлович уставился спокойно, даже прислонился незаметно к
притолоке, но храня на лице подобострастие, и стал смотреть, как у барыни
шевелились губы, как подпрыгивал рюш на ее чепчике вместе с своею тенью на
стене под картинкой. Но он вовсе не находил нужным вникать в смысл ее
речей. Барыня говорила долго и много. У него сделалась зевотная судорога за
ушами; но он ловко изменил это содрогание в кашель, закрывшись рукою и
притворно крякнув. Я недавно видел, как лорд Пальмерстон сидел, накрывшись
шляпой, в то время, как член оппозиции громил министерство, и, вдруг встав,
трехчасовою речью отвечал на все пункты противника; я видел это и не
удивлялся,
потому что нечто подобное я тысячу раз видел между Егором Михайловичем
и его барыней. Боялся ли он заснуть, или показалось ему, что она уж очень
увлекается, он перенес тяжесть своего корпуса с левой ноги на правую и
начал сакраментальным вступлением, как всегда начинал:
- Воля ваша, сударыня, только... только сходка теперь стоит у меня
перед конторой, и надо конец сделать. В приказе сказано, до покрова нужно
свезти рекрут в город. А из крестьян на Дутловых показывают, да и не на
кого больше. А мир интересу вашего
Дутловых разорим. Ведь я знаю, как
не соблюдает; ему все равно, что мы
они бились. Вот с тех пор, как я
управляю, всё в бедности жили. Только-только дождался старик меньшего
племянника, теперь их опять разорить надо. А я, вы изволите знать, о вашей
собственности, как о своей, забочусь. Жалко, сударыня, как вам будет
угодно! Они мне ни сват, ни брат, и я с них ничего не взял...
- Да я и не думала, Егор, - прервала барыня и тотчас же подумала, что
он подкуплен Дутловыми.
себя, чуть не чмокнув, тонкие губы,
Стр.1