А.Н.Толстой
ИЗ "РАССКАЗОВ ИВАНА СУДАРЕВА"
СТРАННАЯ ИСТОРИЯ
Вот они!.. Поползли гуськом - один, другой, третий - с белым кругом,
как кошачий глаз, с черным крестом... Прасковья Савишна перекрестилась,
стоя за спиной Петра Филипповича. Как только загромыхали танки, он
подскочил на лавку к окошку, прилип к стеклу, но, когда она перекрестилась,
живо обернулся, усмехнулся редкими зубами в жесткую бородку. За танками
прошли по грязной сельской улице огромные грузовики, набитые ровно сидящими
солдатами. Из-под глубоких шлемов - в сером влажном свете - немецкие лица
глядели пустыми глазами, тоже серые, мертвенные, брюзгливые.
Шум проходящей колонны затих. И снова стали доноситься очень далекие
громовые раскаты. Петр Филиппович отвалился от окна. У него смеялись все
морщины у глаз,
сами глаза, чуть видные за прищуренными веками,
поблескивали непонятно. Прасковья Савишна сказала:
- Господи, страх-то какой... Ну, что ж, Петр Филиппович, может, теперь
людьми будем?
Он не ответил. Сидел, стучал ногтями по столу, - небольшой, рыжий, с
широкими ноздрями, плешивый. Прасковье Савишне хотелось заговорить об ихнем
доме, но рот у нее был запечатан робостью. Всю жизнь боялась мужа, с того
дня,
как ее в четырнадцатом году взяли из бедной семьи в богатую
старообрядческую. С годами как будто и обошлось. Этой весной, когда
Петр Филиппович вернулся, отбыв десятилетний срок наказания, она опять
начала его бояться, и теперь ей было это очень обидно: для чего такой
страх? Он не бьет ее и не ругает, но, как ни повернись, на все у него -
усмешка, все у него какие-то загадки. Прежде в доме не знали, как и книги
читают, теперь он приносил из сельской библиотеки газеты и жег керосин,
читая книги. Для этого привез очки с севера.
Прасковья Савишна,
ничего не высказав, стала собирать обедать,
накрошила капусты, луку, овощей, налила в чашку жидкого квасу и сердито
кликнула детей. Обедали с заплесневелыми сухарями, - зерно, мука, копченая
гусятина и свинина - все было припрятано на всякий случай от немецких глаз.
Петр Филиппович, как обычно, раньше чем взять ложку, вытянул немного руки
из рукавов, согнул их в локте и пригладил волосы ладонями, - это была у
него отцовская привычка. Когда он выкинул руки, Прасковья Савишна вдруг
сказала с женской непоследовательностью:
- Вывеску сельсовета-то содрали, должны теперь нам вернуть дом.
Положив ложку и подтирая фартуком слезы, она без передышки засыпала
словами, - излилась в длинной, сто раз слышанной, жалобе. Петр Филиппович и
дети - мальчик, такой же рыжий, как отец, и двенадцатилетняя дочь, с
молочно-белым угрюмым лицом - молча продолжали хлебать крошанку. Наконец
Прасковья Савишна выговорила то новое, что томило ее:
- В селе Благовещенском уголовника одного, - это все говорят, -
бургомистром назначили, дали ему дом на кирпичном этаже и лошадь... А у
тебя, слава богу, заслуги-то выстраданные...
- Аи дура же ты, Прасковья Савишна, всемирная, - только и ответил на
это Петр Филиппович так убежденно, что она оборвала и затихла.
На другой день пришли грузовики с немцами уже не в шлемах, а в
пилотках. Офицеры заняли хороший, под железной крышей, отцовский дом Петра
Филипповича, что стоял через улицу, наискось от избенки, в которой он жил
сейчас; солдаты разместились по избам. Еще за несколько дней до этого почти
вся молодежь - девушки и пареньки-подростки - скрылись из села: кто-то их
сманил. Немцам это очень не понравилось. На дверях комендатуры и у колодца
они наклеили объявление, - на двух языках, на хорошей бумаге, - правила
поведения для русских, с одним наказанием - смертней казнью. Потом начались
повальные обыски. Перепуганная Прасковья Савишна рассказала, что есть у них
один солдат - специалист по отыскиванию спрятанных поросят: тихонько зайдет
на двор и начинает похрюкивать, и - не отличишь, хрюкает и слушает.
Действительно, на нескольких дворах ему откликнулись поросята, а уж так-то
хорошо были спрятаны на чердаке... Уж так-то эти бабы потом плакали...
Немцы отбирали все, обчищали избы догола. Прасковья Савишна изныла, таская
по ночам носильные вещи из сундука в подполье, оттуда - в золу, в подпечье
или еще куда-нибудь. Наконец Петр Филиппович закричал на нее, затопал
ногами: "Сиди ты спокойно или уйди, умри где-нибудь, сгинь!.." Дом их был
будто под запретом, его обходили. Наконец явились двое с винтовками. Петр
Стр.1