А.Н.Толстой
В ПАРИЖЕ
- Николай Николаевич, можно вам теперь сказать два слова?..
Круглые часы над дверью конторы пробили шесть. Николай Николаевич
Буров строго оглянулся на них, снял очки, положил в ящик бюро конторские
книги, щелкнул ключом, подошел к стоящей в углу вешалке, взял шляпу и зонт
и сухо, почти не шевеля губами прямого, твердого рта, сказал Людмиле
Ивановне:
- К вашим услугам.
Людмила Ивановна стояла у своего стола, опустив голову. На ней была
шапочка с муаровым пыльным бантом и синий старый жакетик. Узкая кисть ее
руки сжимала, видимо изо всей силы, ремешок дешевенькой сумочки. Буров
нахмурился,
приотворил дверь в кабинет хозяина конторы, Вячеслава
Иосифовича, и сказал ему, что он и Людмила Ивановна уходят.
Вячеслав Иосифович сидел у дубового стола и, навалившись всем
костлявым телом на локоть, прижимал
похожие на половик у наружных дверей, рыжие волосы его двигались над
низеньким лбом,
лихорадочные пятна
к уху телефонную трубку. Стоячие,
проступали на его скулах, почти
прикрывающих глаза. Быстрой и страшной гримасой бритого лица он изобразил
приветливую улыбку и сейчас же, захлебываясь, заговорил в трубку:
- Ну, что, - прочли?.. Ну да, лондонские, утренние... Революция -
чистый блеф... Я говорю, что нефтяные...
Буров вышел на лестничную площадку и приостановился. Людмила Ивановна,
сразу задохнувшись, сказала ему:
- Вы меня поймите, Николай Николаевич... Вы поймите, что женщина не
может этого говорить...
Буров, поджав губы, взглянул на пляшущую в ее руке сумочку.
- Пойдемте все-таки, - сказал он, и они стали спускаться по винтовой
лестнице: Буров у стены, Людмила Ивановна - придерживаясь за перила. На
площадке, ниже этажом, она остановилась. Зрачки ее синеватых глаз в
волнении, почти в отчаянии, торопливо искали хотя бы черточки участия на
неподвижном, резко-бледном лице Николая Николаевича. Темные усы закрывали
ему рот, и все же было видно, как губы его сжаты упрямо и брезгливо. У
Людмилы Ивановны сразу озябли руки.
- Вы знаете, как я теперь одинока, - сказала она. - Почему вы
Николай Николаевич, вы не замечаете, - вы целыми днями
молчите?..
молчите... Я не могу больше...
- Я отношусь к вам хорошо, Людмила Ивановна...
- Нет,
нет,
- крикнула она, сейчас же испуганно оглянулась и
зашептала: - Эти две недели вы не сказали со мной ни слова... Что я вам
сделала?..
- Видите ли, Людмила Ивановна...
- Вижу, вижу... Вы всегда были
добры со мной... Теперь я особенно
ждала... Мне так мало нужно... Но, господи, у меня же никого нет. Вы всё
думаете - я навязываюсь... Ведь так, как это время вы со мной обращаетесь,
лучше смерть... Я знала, что этот разговор будет ужасный...
Она совсем запуталась. Взялась обеими руками за шапочку и надвинула
ее. Буров глядел себе под ноги, только брови его поднялись.
- Это все, что вы мне хотели сказать? - спросил он, понимая, что
сейчас будет. Людмила Ивановна коротко, глубоко вздохнула, даже голову
откинула, и сейчас же пошла по лестнице вниз. Она была худенькая и черная.
Ее тоненькие ноги ступали прямо, юбка смя" лась от сидения весь день за
машинкой в конторе, В особенности со спины сейчас Людмила Ивановна казалась
пронзительно одинокой. Буров крепко держался за перила. Когда она скрылась,
он подхватил левой рукой портфель и стал спускаться на улицу...
...В этот час Итальянский бульвар был шумен и многолюден. Из магазинов
и контор выходили служат щие и тесной и шумной толпой двигались по широкому
тротуару. Шло множество женщин. Одни на ходу пудрили нос и щеки, смотрясь в
крошечные зеркальца, - напудрив, становились краше вдвое; иные, найдя в
толпе поджидавшего друга, касались уголком губ щеки его - начинали птичий
разговор; иные шли как неживые, с пустыми глазами, с усталыми, длинными
лицами; стайка подростков, одетых как попало, толкалась в этом потоке,
хохоча во все горло; шли молодые люди в перетянутых по-женски пиджачках.
Вот длинный деревенский парень в ливрее, одурев от шума и множества женщин,
шагал, вытягивая шею из гуттаперчевого воротника; увидев его, подростки
Стр.1