Пантелеймон РОМАНОВ.
НА ВОЛГЕ
Солнце уже опустилось за высокий берег Волги, и половина широкой
водяной глади была в тени. А дальше, к другому берегу, она розовела и на
гладких изгибах волны отливала темно-красным и лиловым цветом.
Березки на низком левом берегу надули свои тройчатые почки, которые
краснели на закате, четко вырисовываясь в чистом весеннем воздухе.
Было самое начало весны, когда река, еще мутная, плавно катила вниз
свои полные воды, и только у островов и прибрежных каменных кос были видны
перевивавшиеся струи, окрашенные тихими красками заката.
С высокого каменистого берега по извилистой тропинке спускались четыре
человека: три военных и одна женщина, скорее девушка, тоненькая, в
коричневомх платьице, похожем на гимназическое, с длинным шарфом,
обмотанным вокруг шеи.
У двух передних были на плечах лопатки, а шедший сзади них военный, с
серебряными офицерскими погонами и желтой кобурой револьвера на боку,
держал в руках сломленную палку, которой беззаботно сбивал по дороге
камешки.
Когда стали спускаться с крутого места, он, опираясь на палку, протянул
было галантно -девушке руку, чтобы помочь ей. Но она, с мелъннувшей на ее
лице едва заметной болезненной судорогой, отдернула свою руку.
- Вы так ненавидите меня? - спросил, улыбнувшись, ее спутник.
- Нет, - ответила девушка, - это не имеет практического смысла.
- А если бы имело, вы сделали бы все возможное?..
- За меня сделают уже другие. Вы только не дотрагивайтесь до меня.
Лучше дайте палку.
И она, опираясь на палку, ставила ноги в туфлях боком и спускалась,
переставляя все одну ногу вперед.
Ее тонкое нервное личико постоянна менялось в своем выражении. Она то
улыбалась своему испугу при спуске, то поднимала голову и, задержавшись на
секунду, обводила взглядом необъятный горизонт сидеющих на том берегу
лесов и песчаных отмелей, на которых уже зажигались боровшиеся с зарей
красные и белые огоньки баканов, отсвечивавшие зигзагообразной черточкой в
спокойной воде широкой реки.
При этом у девушки появлялось странное выражение какой-то ненасытности,
с каким она оглядывала бесконечный простор реки, небо и далекие леса.
Ее руки делали движение сжаться на груди, и на глазах навертывались
слезинки. Но страшным усилием воли она давила в себе эти слезы и до боли
стискивала зубы.
Когда офицер оглядывался на нее, она начинала улыбаться, как улыбается
человек, которому жгут руку, но он не хочет показать своей слабости:
- Меня мучает, - сказала девушка, - что я не написала письма.
- Не все ли равно теперь? - проговорил офицер. - А вот вы оделись очень
легко, сейчас на дворе сыро, пока доедем, продрогнете.
Это был человек лет тридцати, блондин, с острой бородкой.
Его разделяемые ложбинкой плечи, высоко сидящий на тонкой талии кожаный
пояс и сапоги из тонкой мягкой скрипучей кожи делали его фигуру красивой,
легкой и жизнерадостной.
Иногда он снимал свою офицерскую фуражку с кокардой и, оглядывая
весенний простор, проводил рукой по коротким волосам. И этот жест
напоминал о теплых днях весны, когда голова на быстрой ходьбе делается
влажной от жаркого пота под фуражкой и хочется снять фуражку и пройти с
непокрытой головой, подставляя свежему ветру разгоряченный лоб с
выдавившимся на нем красным кругом.
Спустились к реке. Солдаты, гремя цепью, отвязали большую широкобокую
лодку, окрашенную в защитный военный цвет.
Офицер закурил толстую желтую папиросу и несколько времени, не бросая,
держал горящую спичку, пламя которой, совсем не колебалось в неподвижном
вечернем воздухе.
- Как тихо... - сказала девушка, задумчиво глядя на спичку.
- Да, дивный вечер.
Солдаты отвязали лодку и подвели ее нос к каменистой косе, на которой
стояли девушка и офицер.
Девушка как-то замялась, когда офицер подал ей руку, чтобы помочь войти
в лодку. У нее на секунду мелькнуло на лице выражение ужаса. Она даже
отшатнулась от офицера, но сейчас же оправилась и без его помощи вошла в
Стр.1