М. П. Погодин
Вечера у Ивана Ивановича Дмитриева
И. И. Дмитриев. Сочинения
М., "Правда", 1986
Составление и комментарии А.М. Пескова и И. З. Сурат
Вступительная статья А.М. Пескова
OCR Бычков М. Н.
Дмитриев, один из преобразователей русского стихотворного языка, поэт примечательный, друг
Карамзина, указавший ему поприще словесности (и также Крылову), покровитель Жуковского, Дашкова,
Блудова, сердечно преданный князю Вяземскому, провел последние годы своей жизни в Москве. В доме у
него собирались все литераторы. Приезжие из Петербурга считали обязанностью засвидетельствовать ему
свое почтение. Он был очень гостеприимен. Молодые люди, показавшие расположение к словесности,
имели к нему доступ и находили покровительство. Я просил его переслать посвящение первого историкокритического
рассуждения моего о происхождении Руси Н. М. Карамзину, и он взялся с удовольствием и
недели через две доставил мне одобрительный отзыв знаменитого историографа. Являясь иногда по
вечерам в гостиной Дмитриева и слушая его живые, остроумные рассказы, не без примеси желчи, я
вздумал их записывать, но перестал вскоре, узнав, что у Дмитриева есть свои записки. Я подумал, что,
верно, все рассказы найдутся в его сочинении. После раскаялся, потому что записки Ив<ана>
Из<ановича> при всем их достоинстве слишком сжаты, кратки и сдержанны.
В 1828 году я лишился благосклонности Дмитриева за помещение в "Московском вестнике"
замечаний Арцыбашева на "Историю" Карамзина. В дом к нему, разумеется, я не смел уже показываться,
и только через несколько лет, когда впечатления изгладились, я был принят и в последнее время был даже
ласкаем. Он часто говорил мне об обязанности написать похвальное слово Карамзину и взял с меня
честное слово, о котором напомнил даже во время внезапной болезни, перед кончиною (1837). В
последние дни я был у него беспрестанное. <...>
Печатаю свои заметки, сколько их осталось: может быть, старикам приятно будет встретиться
здесь с некоторыми именами или мыслями.
(Для молодых поколений замечу, что И. И. Дмитриев был очень высокого роста, немного кос,
осанку и походку имел важную, говорил протяжно и если рассказывал что стоя, то обыкновенно делал
перед вами по два или три шага вперед и назад).
1826 года, марта 11-го.
-- Не стыдно ли, что у нас до сих пор так мало переводов,-- из Робертсона, например, мы имеем
одно предисловие, и то каким-то попом переведенное. Наши поэты пишут только послания к Алинам,
томов боятся, а если и удастся написать страничку прозы, то они сами себе удивляются, как будто на
аршин выросли, и радуются, подобно мольерову мещанину во дворянстве, узнавшему, что он говорит
прозою. Прежде было в этом отношении лучше: сколько переведено из древних при Екатерине! Был
какой-то вкус. Редкую книгу, бывало, не переведут, например, о заговоре Испании против Венецианской
республики, и пр. и пр. У нас отговариваются теперь иные тем, что читать некому. Да кто же тогда читал ?
-- Прадедушка мой, дедушка, батюшка, все были охотники до чтения, и от всех остались собрания
книг... Любопытно сравнивать их.
-- Я брал читать книги у одного купца Мясникова, тестя моего дяди. Этот купец, разбогатев от
заводов, заказал здесь купить себе дом, официантов, дворецких и явился в столице. Он почел нужным
завести у себя библиотеку, и ему доставлялись все вновь выходившие книги в Москве и Петербурге. Еще
брал я читать книги у купца Седова.
-- Я знал многих купцов,-- и где же? в Симбирске, Сызрани -- у коих были библиотеки. Правду
сказать, что это звание было тогда, мне кажется, образованнее. Дворяне были ближе к ним, живя много по
деревням, и они перенимали у первых. Многих также видал я и в Сызрани, во французских кафтанах с
кошельками.
-- Бывало, придут к батюшке, переоденутся у управителя и явятся... Дети их уже стали хуже,
Стр.1