А. Н. Плещеев
Житейские сцены
Отец и дочь
Русские повести XIX века 40-50-х годов. Том второй
М., ГИХЛ, 1852
OCR Бычков М. Н.
I
Губернский город Бобров (на географических картах он называется иначе) ни в чем не отставал
от других губернских городов нашей России; по отдаленности своей от обеих столиц он даже сохранил в
себе несколько более патриархальной простоты нравов, столь справедливо восхищающей противников
всяких нововведений. Все в городе Боброве было основано на чистейшей любви. Каждый почти знал за
своим соседом грешки, но никому и в голову не приходило обличать их даже намеком. Все граждане
были пропитаны сознанием слабости человеческой природы и тою неопровержимою аксиомой, что "ведь
свет не пересоздашь, а следовательно, и толковать об этом нечего". Физиономия города Боброва была
тоже из самых обыкновенных. В нем, как и повсюду, можно было найти присутственные места,
окрашенные охрой, губернаторский дом с венецианскими окнами и балконом, клуб, где по субботам
играли в карты, а по четвергам танцовали: кафедральный собор с протодьяконом, изумлявшим все
православие своими легкими; две каланчи, откуда обиженные от природы солдаты пожарной команды
видели всегда весьма зорко, где не горело, и, напротив, как-то не замечали, где пожар; заведение, куда
взъерошенные и небритые чиновники, со спинами, вечно запачканными в белом, каждое первое число
являлись менять благородный металл на согревающие жидкости. Словом, все было как и следует в
благоустроенном городе...
В этот-то уголок я и попрошу читателя заглянуть со мной. История, которую я взялся передать
ему, случилась очень давно; нынче такие истории не случаются, и многим она может показаться
несбыточною, но смею уверить, что хотя я не был очевидцем ее, но знаю о ней из самых достоверных
источников.
На одной из узких и немощеных улиц Боброва стоял серенький домик с зелеными ставнями и
мезонином. Домик этот занимал казначей одного присутственного места, Василий Степанович Агапов.
Внизу помещался он сам, а две верхние комнаты состояли в распоряжении семнадцатилетней дочери
казначея Маши, хорошенькой девушки с голубыми глазами, несколько выдавшеюся вперед нижнею
губкой и такою стройною талиею, что так и хотелось охватить ее рукой. При входе в маленьи комнатки
казначеева жилища у каждого становилось как-то легко и весело на душе. Так ласково глядели они, так
было в них уютно, тепло и светло. И голубенькие обои, на которых переливались после обеда золотые
солнечные лучи, и мебель обитая черною волосяною материей, и шторы с швейцарскими пейзажами, в
которых преобладали желтый и зеленый цвета и стенные часы с розаном на белом циферблате -- все
нравилось посетителю, все, бог знает почему, навевало на него какое-то тихое, успокоивающее чувство.
Словно делался он добрей переступая за порог этого домика. Тайна этого впечатления, которому
подчинялись даже и самые черствые, как морской сухарь, чиновничьи натуры, заключалась в том, что
здесь жила женщина, женщина с любящим, добрым сердцем... Во всем сказывалось присутствие этого
сердца. Видно было, что не наемная рука заботилась о порядке и чистоте казначейской квартиры.
Изысканности, вылощенной чистоты, холодной симметрии здесь не было места. Хотя пыль не сидела на
мебели и полы были чисто вымыты, но вам не пришло бы в голову, как приходит иногда при виде других
квартир, что хозяйка, верно, воевала за эту чистоту целое утро с заспанною прислугой. Если говорят, что
можно судить о характере человека по его библиотеке, то мне кажется, не менее верное заключение
можно сделать по квартире, да, пожалуй, еще и по прислуге. Много раз мне случалось подметить, что у
доброго и радушного господина прислуга весело смотрит и рада гостям. Так было у казначея. Шинели
снимала обыкновенно с приходящих горничная Маши Василиса, здоровая и румяная девка с платком на
голове и какими-то желтыми бусами на шее; и исполняла она эту обязанность с таким добродушным
Стр.1