А.Ф.Писемский
Письмо Елене Бларамберг, 15 ноября
1880 г., за 35 дней до смерти. <...> В отличие, скажем, от Мельникова-Печерского, который всю жизнь так и
провел во "втором ряду", среди "беллетристов-этнографов", или от Лескова, который был сходу вколочен
во "второразрядные беллетристы", загнан туда в ходе жесточайшей драки сразу же при появлении своем в
литературе, Писемский побывал-таки в "первом ряду". <...> Он, Писемский, был причислен к главному созвездию, и никто по сей день не смеет сказать, что
незаслуженно. <...> Тот, кого сам беспощадный
Писарев поставил когда-то на первое место? <...> Писемскому ничего не простила Россия: ни фельетонных
неряшеств Безрылова, ни ядовитых разводьев "Взбаламученного моря", ни той внешней невозмутимости,
с какой после изгнания из Петербурга еще много лет Писемский, "как ни в чем не бывало", продолжал
писать толстые романы, как бы не замечая своей беды. <...> В самом начале" - это, стало быть, в 1850 году, в точнехонькой серединке века, когда безвестный
провинциальный заседатель, тридцати лет от роду, робкий костромич, страшащийся толкнуться в
столичные журналы, вдруг попадает в триумфаторы своею повестью, которую не решается даже сам
озаглавить: как хотите, так и окрестите; то ли это "Семейные драмы", то ли "Бешметев", то ли "Тюфяк"... <...> -- "Тюфяк" среди "углов"
За каждым знаменитым писателем тянется легенда, то есть фактическая правда, обрастающая
домыслами, и эта легенда всегда не случайна. <...> Коварный Лесков после смерти Писемского публикует в "Петербургской газете" нечто вроде
шутливого поминания. <...> То ли Алексей Писемский с детства несколько "прижат" отцовским характером, то ли впитал от
рождения душевную ранимость, таившуюся под защитной агрессивностью старого майора, трудно
сказать, но он вынес именно это: самоощущение хрупкости. <...> Гастрономический эпатаж тоже имеет оттенок
программности, и столичные интеллектуалы знают это: они дают Писемскому хлесткое определение:
"общественный рыгач". <...> Эта встреча, как мы <...>
Сломленный.pdf
Аннинский Л.А.
СЛОМЛЕННЫЙ
Повесть о Писемском
Три еретика. Повести о А. Ф. Писемском, П. И. Мельникове-Печерском, Н. С. Лескове. -
М.: Книга, 1988. - 352 с. - (Писатели о писателях).
OCR Ловецкая Т.Ю.
Содержание
1. "Тюфяк" среди "углов"
2. Икс, игрек и зет "крестьянского быта"
3. "Тысяча душ" умного человека
4. Гибель Никиты Безрылова...
5. ...Во "Взбаламученном море"
"...Я, сломленный трудами моими..."
А.Ф.Писемский
Письмо Елене Бларамберг, 15 ноября
1880 г., за 35 дней до смерти.
Сломленный, низвергнутый, отброшенный, он закатился во второй ряд русской классики, где по
сей день оберегается от полного забвения добрыми историками литературы. Есть что-то щемяще жалкое в
том аттестате, какой они выдают ему на место в вечности. Писемский-де, конечно, ни глубиной, ни
талантом "не равен" Достоевскому, Тургеневу или Островскому, но все-таки и он воплотил некоторые
"характерные особенности" великой русской литературы: дополнил общую картину, разглядел "что-то
свое", "отмежевал себе" делянку соответственно своему таланту. Не всем же быть гениями: не из одних
гор складывается пейзаж, нужны и пригорки...
Вроде бы и так, да какая-то ложь в самой основе. Чем пригорок "виноват" перед горой? - Почему,
собственно, пригорок надо отсчитывать от горы? Почему не от равнины, не от низины, не от почвы?
Положим, в моих вопросах не меньше лукавства, чем в тех формулах, на которые я ополчаюсь, да само
лукавство-то и там, и тут не случайно; оно продиктовано внутренней двойственностью предмета.
Классики второго ряда (книга моя посвящена этому феномену) есть вообще явление странное во всякой
национальной культуре, это какая-то непонятная встреча мощи и немощи, зоркости и слепоты, свободы и
скованности, полета и земного плена. Это не талант, недобравший до гения, не "половинная порция" тех
же уроков, не "нижняя ступень" той же лестницы - это как бы другая тема, не те уроки, иная лестница...
Что до Писемского, то нынешние его исследователи, может быть, и неспроста, пряча неловкость,
озираются на "горы" и "пики". В отличие, скажем, от Мельникова-Печерского, который всю жизнь так и
провел во "втором ряду", среди "беллетристов-этнографов", или от Лескова, который был сходу вколочен
во "второразрядные беллетристы", загнан туда в ходе жесточайшей драки сразу же при появлении своем в
литературе, Писемский побывал-таки в "первом ряду". Он красовался среди главнейших наследников
Гоголя целое десятилетие. Непосредственно рядом с Гончаровым и непосредственно впереди Тургенева.
Он, Писемский, был причислен к главному созвездию, и никто по сей день не смеет сказать, что
незаслуженно. Это тот случай, когда классик первого ряда не удержался в первом ряду. След высокой
пробы, печать прошлой признанности продолжала всю жизнь гореть на его лице, хотя окончательность
приговора была ясна всем. Люди, собравшиеся в 1880 году на достославный Пушкинский праздник, уже с
трудом узнавали Писемского среди почетных гостей: и этот рыхлый, тучный старик - автор "Тюфяка" и
"Тысячи душ", которого предшествовавшее поколение носило на руках? Тот, кого сам беспощадный
Писарев поставил когда-то на первое место?..
Наиболее проницательные критики отваживались в этом смысле на аналогию с Гоголем. В чем не
было внешней натяжки; повторяю: первыми же повестями Писемский безоговорочно поставил себя на
первое место именно среди гоголевских учеников. Финал же Гоголя как бы предсказал и будущую драму
Стр.1