Репников Александр Витальевич
Внешнеполитические представления русских консерваторов
(конец XIX – начало ХХ веков)
Россия виделась русским консерваторам как великая монархическая империя,
простирающаяся от Европы до Азии и ведущая независимую внешнюю политику.
Первой крупной неудачей, заставившей их задуматься о выработке
внешнеполитической доктрины, стало поражение в Крымской войне. Успешное решение
геополитических задач в эпоху Александра III способствовало появлению оптимистических
геополитических прогнозов на ближайшее время. На рубеже XIX–XX веков, и особенно
после трагических событий русско-японской войны консервативная мысль, пожалуй,
впервые серьезно обратилась к внешнеполитическим проблемам. Среди мыслителей,
посвятивших геополитическим вопросам специальные исследования, были: князь Э.Э.
Ухтомский, философ К.Н. Леонтьев, дипломат Ю.С. Карцов1; разведчик и переводчик,
генерал-майор А.Е. Вандам; профессор И.А. Сикорский; публицисты: И.И. Дусинский, Л.А.
Тихомиров, К.Н. Пасхалов, Н.А. Захаров, С.Н. Сыромятников; и другие.
Поражение России в русско-японской войне стало более серьезным ударом по
национальному самолюбию, чем Крымская война, поскольку имело место противостояние не
с европейскими державами, а со страной, которая не считалась сильной и индустриально
развитой2. Не случайно после 1905–1907 годов внимание консерваторов было сосредоточено
на дальневосточном и среднеазиатском регионах.
Современный историк А.В. Игнатьев называет следующие основные
внешнеполитические ориентиры тех, кого относит к крайне правым:
1. Несогласие с блоковым курсом правительства;
2. Критику европоцентризма и сосредоточения внешнеполитического внимания на
балканско-ближневосточных проблемах, «что могло поссорить Россию с
Германией»;
3. Пропаганду необходимости активных внешнеполитических действий на Дальнем
и Среднем Востоке (вплоть до войны-реванша «против Японии в союзе с
Германией и Соединенными Штатами»);
4. Переориентация от союза с парламентскими западными державами на «союз с
Германией, который позволил бы решить в русских интересах вопрос о проливах,
остановить австрийскую экспансию на Балканах и перенести внимание в Азию»).
В идеале предполагалось воссоздание союза трех императоров3.
Националисты и умеренно правые, по мнению Игнатьева, не подвергали сомнению
блоковую ориентацию правительства, но «не считали, что Россия достигла в своем
расширении естественных рубежей» и выдвигали на первый план «объединение славянских
народов Балканского полуострова вокруг России, утверждение в Константинополе и на
проливах, выход к устью Немана. Они рекомендовали также развивать колониальную
экспансию в Азии…»4.
Для понимания внешнеполитических взглядов правых нужно обратиться к более
раннему времени, чем начало ХХ века и хотя бы кратко рассмотреть геополитические
проекты князя Э.Э. Ухтомского. В 1890–1891 гг. он сопровождал Наследника Николая
Александровича в его путешествии на Восток, и оставил богато иллюстрированный
многотомный отчет, который вышел на русском, а затем был переведен на другие языки5.
Учитывая специфику этого труда, и то, что Николай II «лично подверг цензуре это
издание»6, можно говорить о том, что это был не просто парадный отчет о поездке.
Описывая восточную экзотику, Ухтомский не забывал проводить параллели с Россией,
подчеркивая, что русские (в отличие от европейцев) политически и духовно близки азиатам
и в исторических деятелях России «олицетворяются и сливаются западные начала с
восточными. Он обращал внимание на хищническое отношение европейцев (особенно
британцев) к Азии, противопоставляя этому русскую отзывчивость, которая, в свою очередь,
Стр.1
вызывает симпатию и ответные действия. Характерно, что князя совсем не смущал вопрос
«чистоты крови».
Вопреки распространенному мнению, Ухтомский отнюдь не идеализировал Восток (в
частности, Китай7), хотя и считал его гораздо ближе к России в геополитическом и духовном
отношении, чем Запад. В очерке «К вопросу о китайской цивилизации», опубликованном в
журнале «Наблюдатель», он упрекал российских «молодых китаистов» в том, что они
возводят «дряхлый Китай» «чуть не на первенствующую ступень среди цивилизованных
государств всего мира», в то время как в реальности Китай еще не вступил на путь
прогресса, а происходящие в нем перемены это «редакция одних и тех же положений и
выкройка платья из того же самого материала, который кроили и перешивали на тысячу
ладов»8. Однако, именно Ухтомский стал одним из самых ярких критиков идеи «желтой
опасности» в консервативном лагере, где об этой опасности говорили уже давно. О ней, еще
до В.С. Соловьева, прямо предупреждал в письмах и частных разговорах (и косвенно в
опубликованных статьях) Леонтьев. В беседе с дипломатом и литератором А.Н.
Цертелевым он обмолвился:
«Православных-то скоро и русских подданных ни единого не останется…
— Что же — не китайцы ли уничтожат нас? – спросил насмешливо князь…
Хотя бы и китайцы [Далее в тексте шло продолжение этой фразы, зачеркнутое
Леонтьевым: ―…через века три‖], — отвечал я.
— Гоги и Магоги, — тотчас же нашелся князь, и все рассмеялись. —
Но я нахожу, что и в этой ничтожной полушутке о китайцах была бездна ума; она
доказывала, что он, вероятно, и сам о такой возможности думал…»9.
Леонтьев, восхищавшийся бытовой стороной жизни китайцев, вместе с тем писал
Розанову о том, что «китайцы назначены завоевать Россию, когда смешение наше (с
европейцами и т. п.) дойдет до высшей своей точки. И туда и дорога — такой России. «Гоги
и магоги» — finis mundi10! Этого что еще останется?»11.
«Презирающий европейцев» Китай обратил на себя внимание и Ухтомского. Свою
работу «К событиям в Китае: об отношении Запада и России к Востоку» он целиком
посвятил обоснованию мысли, что Россия не должна входить в антикитайский блок.
Критикуя действия европейских колонизаторов в Китае, князь включал в понятие Востока и
Россию, которая, по его словам, уже начинает догадываться, что она является обновленным
Востоком, с которым не только ближайшие азиатские соседи, но и индусы, и китайцы имеют
непременно больше общих интересов и симпатий, нежели с колонизаторами Запада. И раз
«Восток и Россия — одна безбрежная стихия, одно гармоничное в своих духовных
основаниях целое» то не приходится удивляться, когда восточно-русские первопроходцы
делают неожиданное открытие, что новый мир, в который они проникают на Востоке,
кажется им (в отличие от «европейских цивилизаторов») не враждебным и чуждым, а подетски
наивным доверчивым12. «Нет ничего легче для русских людей, как ладить с азиатами.
Между ними и нами — такое сочетание единомыслия по существеннейшим жизненным
вопросам, что некоторого рода родство душ всегда определяется быстро и самым тесным
образом. При глубоком, почти коренном различии национального психофизического облика,
японец и простого звания русский все как-то братски ближе друг к другу, чем к
европейцам»13. Поэтому русские всегда смогут найти с азиатами общий язык, даже если
порой и приходится с ними сражаться.
Объединиться с Востоком в процессе противостояния Западу предлагал и
Сыромятников. В споре с собеседником немцем он утверждал, что араб, перс и китаец,
ближе русскому, потому что они «не заглушили в себе Бога и, несмотря на дикость свою и
некультурность не осмеливаются на место головы и сердца поставить брюхо и кошель с
деньгами»14. В лице своего оппонента Сыромятников угрожал всему Западу союзом России
и Востока: «Против этого истребления дела Божия на земле и должны объединиться народы
Востока и бороться с вами, как с собирательным Антихристом, противником естественной
жизни, противником духовной и нравственной свободы. Против вашего мозга будем
бороться мы, последние богоносцы. Будем бороться за деревню, за лес, за чистое небо, за
чистую душу, за чистую совесть, за зверя, за птиц и за рыб, за всех наших братьев в
Стр.2
мироздании. Мы будем бороться за жизнь против машины, за свободу против социального
цухтхауза, за бедность против богатства ... Мы сделаемся предводителями бедных
материальными благами и богатых духом. Англичане предчувствуют наше значение в Азии
и боятся нас. Потому что отныне не будем мы защищать грудью Европу от Азии, как
защищали ее от натиска татар. Мы пойдем заодно с этой Азией, ибо мы нашли себя и
обдумали себя и увидели, что вы идете не на дело жизни и обоготворения, а на дело смуты и
служения дьяволу»15.
Многие русские консерваторы полагали, что Азия инстинктивно чувствует — Россия
является важнейшей частью того огромного духовного мира, который мистики и ученые
именуют «смутным словом Восток». Ухтомский был уверен, что «в Азии для нас, в
сущности, нет и не может быть границ, кроме необузданного, как и дух русского народа,
свободно плещущего у ее берегов необъятного синего моря»16. Российская держава должна
«стать тем, чем она от века призвана быть (мировою силой, сочетающей Запад с Востоком),
или бесславно и незаметно пойти по пути падения…» — полагал князь17. Ему вторил
Карцов, считавший естественным «стремление государства свои границы раздвинуть как
можно шире, пока, наконец, достигнув моря, они не совпали с морским побережьем»18.
Дусинский так же был согласен с тем, что в начале ХХ века «русский государственный
организм еще не достиг своего полного физического развития: его внешний рост еще
совершается и должен совершаться, так как прекращение его раньше времени было бы
явлением болезненным … Территориальное развитие русского государства, несмотря на всю
его значительность, не может и не должно еще считаться законченным — таков первый
факт, обуславливающий характер нашей внешней политики»19.
Самим ходом истории России предназначено стать мировой силой, сочетающей Запад
с Востоком и быть третейским судьей в вечном споре между Азией и Европой. Причем, как
полагал Ухтомский, этот спор ей неизбежно приходится решать в пользу Азии, потому что
не может быть иного решения для судьи, который «чувствует себя братом обиженного». В
противном случае «Европа сама по себе нас в конце концов подавит внешним
превосходством своим, а не нами пробужденные азиатские народы для русских со временем
будут еще опаснее, чем западные иноплеменники»20. Об этом же предупреждал и
Дусинский: «Там, на Дальнем Востоке и Юге, рождается новый мир-великан, носитель
вековечной культуры, полный скрытой энергии и накопленных тысячелетиями сил, мир
трезвого ума и твердой воли, мир настойчивости, терпения и упорного, всепобеждающего
труда… А на пути его лежит Святая Русь. Огненный вздох желтого Дракона уже обжег ее
спящее лицо. А с далекого Юга на нее же глядят с ненавистью другие взоры… Там вьется в
судорогах возрождения старый и грозный своим фанатизмом мир Ислама, властелин и
поныне для многих славян. И он также не оставит нас в покое, как, впрочем, и мы не могли
оставить в покое его. А на ближнем Западе притаился третий сосед (Германия — А. Р.),
старый враг славянского племени…»21.
Привлекала Азия и Тихомирова. В его дневнике мы встречаем записи,
свидетельствующие о его внимании к деятельности Русской духовной миссии в Японии:
«Роясь в бумагах, нашел эту тетрадь. Это была когда-то книга моих упражнений в китайском
языке. Рой воспоминаний охватил меня. Далекое, невозвратное время!.. Я нашел две тетради:
одна — упражнения по японскому языку, другая — вот эта самая — по китайскому.
Уничтожить первую — не поднялась рука. Но теперь нет бумаги. Такой тетради, как эта, не
найдешь ни в одном магазине… Я занимался китайским языком еще до боксерского
восстания. А эту тетрадь пустил для занятий примерно скоро по взятии Пекина, когда
архимандрит Иннокентий был только что рукоположен во епископы и отправился в Китай с
радужными мечтами возродить или, точнее, создать Православную Китайскую Церковь. Я
тогда мечтал, коли Бог поможет, съездить к нему, чтобы посмотреть лично на этот новый
росток Православия и помогать потом Иннокентию отсюда с той смелостью, которую дает
личное знакомство с описываемыми местами и деятельностью.
Увы! С тех пор прошло, стало быть, около 14 лет. Китай, Китай! Где тут думать о
Китае! Спрашиваешь себя: в какой степени уцелеет Православие в России? Пожалуй, и у
самого Иннокентия опустились руки. А я — даже уже и не годен никуда, и мне не до Китая.
Стр.3