Н. Павлов
Маскарад
Русская светская повесть первой половины XIX века
М., "Советская Россия", 1990
OCR Бычков М. Н.
I
В первых числах прошлого января, в одном из старинных домов Москвы, в одиннадцать часов
вечера, мужчина лет шестидесяти, невысокого роста, худощавый, стоял небрежно, прислонясь к
мраморному подножию огромной порфировой вазы. Заботливая судьба очертила около него небольшой
магический круг, мимо которого иные проходили с благоговейной робостью и куда никто не осмеливался
вступать; но такая оборона от многолюдной толпы, всегда рассеянной, всегда невнимательной, не могла
защитить от разных поклонов и приветствий: они тревожили беспрестанно это беспечное положение, этот
отдых старика. Он иногда в ответ гостям только что улыбался, только что протягивал руку, а иногда и
совсем отделял свое тело от мрамора. Впрочем, блестящая суматоха маскарада, великолепное
разнообразие костюмов, женская красота -- ничто не отвлекало его внимания от одного предмета, от
особенной забавы. Он не вслушивался в пискливые, искаженные голоса, не ловил этих дивных,
заманчивых слов, брошенных на воздух, прошептанных на ухо, не разгаданных никем, но зароненных в
чье-нибудь сердце. Он наслаждался по-своему. Я беру его теперь в любопытную минуту шумного вечера
и, может быть, в самую счастливую минуту старости. Разжалованный временем из актеров в зрители, без
участия в резвой деятельности бала, без сочувствия к мелочным восторгам, к мелочному отчаянью, к
миллионам этих взглядов и надежд, которые сверкали перед ним в вальсе или разгорались в кадрилях, он,
верно, вспомнил бы невозвратимые годы, пожалел бы, что нет у него более сердца для всех впечатлений и
головы для всякого замысла, если б не нашел тут пищи, необходимой для старческой жизни, утешения,
единственного в некоторые лета; если бы не знал, куда поместить ему усмешку разочарования и
язвительное слово опыта. Невольное равнодушие, благоприобретенную бесчувственность старик должен
же употребить в дело, должен же при случае похвастать своим несчастным преимуществом; а потому как
он рад, если может кольнуть вас за ошибку, подшутить над опрометчивостью, предсказать неудачу и
глядеть на огненные заблуждения молодости. Кто ничего уже не ждет, тот любит доказывать себе, что
всякое ожидание -- суета, вздор; и старик лелеял эту благосклонную мысль, когда тешился над едва
притаенным нетерпением двадцатилетней вдовы, своей очаровательной племянницы. Она, драгоценный
камень в роскошной оправе фантастического наряда, стояла по другую сторону вазы. Тут был центр
бального мира, тут был вечерний гений, который метал в толпу цветы поэзии. Около нее теснились маски:
то, как История, надоедали ей правдой, то, как Повесть, старались лгать обольстительно. Они сыпали свое
беглое красноречие, силились перебить, затереть, перешуметь друг друга; но странно, никому не
удавалось подстрекнуть искреннего любопытства молодой вдовы. Никто не отыскал этого верного звука,
который манит за собою воображение женщины, от которого непременно встрепенется она и вдруг
увидит только вас, и пойдет, мечтая, за вашим привлекательным звуком, и бросит всех, и посреди
непроходимого многолюдства уединится с вами: спрячется за колонной, присядет на незаметный стул,
отдаст вам свой слух, свое зрение, свою душу и спросит: кто вы?.. и потеряется весело в лабиринте вашего
маскарадного вымысла.
Правда, одна маска заставила ее оглянуться пристально. Эта маска была одета в широкое черное
платье, вышитое золотыми блестками. Остроконечная шапка, обвитая знаками зодиака, в руке золотой
прутик, пояс, унизанный спереди бриллиантами, и сморщенные черты страшной старухи -- вот остальные
подробности наряда. Впрочем, взгляд ее разногласил резко с поддельной наружностью, потому что
мелькал молодо в прорезах накладного лица. Долго она стояла молча, неподвижно, но часто шевелился ее
золотой прутик, как будто он один принимал все впечатления, все, что переносили ей глаза и уши -- эти
доносчики души. Она видела, она перечла, может быть, сколько живописных щеголей поглядывало на
юную вдову издали, в промежутках голов, с ясным желанием доступить поближе; но изнеженные шаги,
вежливые сердца не годились, чтоб сражаться против толпы. Она видела, как иной офицер, полный силы
и забвения, врезывался в эти ряды неприятелей, падал с неба в середину тесного круга и, звонко
Стр.1