И.И. Панаев.
Белая горячка
Повесть
" -- Повесть! В этих повестях все такие сатиры и ничего нет правдоподобного.
Даже, поверите ли, иной раз обидно читать.
-- Да, они -- эти сочинители, не умеют совсем списывать с натуры; все они пишут
точно в белой горячке.
-- Можно, я вам скажу, и с натуры списывать, но так, чтоб не было обидно и чтобы
нельзя было принять на свой счет".
(Разговор в гостиной г-жи Г*)
"С кого они портреты пишут? Где разговоры эти слышут?.."
(Лермонтов)
I
Несколько лет назад, -- и может быть, некоторые из читателей моих вспомнят об
этом, -- на выставке Академии художеств обратили на себя всеобщее внимание две
картины: одна изображала Ревекку у колодца, другая какую-то девушку в белом
платье, очень задумчиво и чрезвычайно поэтически сидевшую на крутом берегу
какой-то реки, в ту самую минуту, когда вечерняя заря уже потухла и вечерние
пары, медленно поднимаясь от земли, покрывали и горы, и лес, и луга, и воду
синеватою дымкою. Правда, многие находили, что в лице Ревекки и в лице этой
задумчивой девушки одни и те же черты, одно и то же выражение, и приписывали
такое странное сходство недостатку творчества в художнике. Но, несмотря на это,
всякий день, во все продолжение выставки, около этих картин была давка. Перед
этими картинами останавливались -- и чиновница в кожаных ботинках со скрипом, и
нарумяненная барыня в шляпке с перьями, с удивительными и восклицательными
междометиями, и дама большого света, никогда ничему не удивляющаяся, и
канцелярский чиновник в черной атласной манишке со складочками, и его
редковолосый начальник со Станиславом, развешенным на груди, и fashionable
лорнетом в глазе, и конноартиллерийский армейский офицер ужасающего роста в
очках, и маленький инженер, рассуждающий о науках и танцующий по воскресеньям на
вечеринках у статских и других советников, и кавалерист, военный денди -непременное
лицо на всех балах и раутах, и вертлявая горничная с Английской
набережной, в шляпке, с затянутой талией, воспитанная в магазине г-жи Сихлер, и
толстая девка от Знаменья, недавно привезенная из деревни. У этих двух картин
толпились все эти лица, фигуры и фигурки, которые вы, я и все мы ежедневно
встречаем на Невском проспекте, на этой вечной петербургской выставке.
Отчего же эти две картины привлекли такое лестное, одобрительное внимание целого
народонаселения Петербурга? Принадлежали ли они к тем эффектным произведениям
живописи, которые невольно поражают с первого взгляда и не знатоков? Была ли это
дань удивлению и восторгу истинно-художественным произведениям?
Картины точно были эффектны, и эта эффектность происходила от оригинальности их
освещения; к тому же выпуклость фигур, казалось, выходивших из полотна, резко
бросалась в глаза всякому, а свежесть зелени, на которую художник, видно, не
пощадил краски, приводила большинство в невыразимый восторг. Такие достоинства
должны были не шутя выдвинуть эти картины на первый план. Пройдя несколько зал,
установленных портретами, ландшафтами, снятыми с довольно плоской и незатейливой
местности, да историческими картинами, в которых фигуры группировались с
симметрическою точностью, словно размеренные по циркулю, и вместе с тем
отличались безукоризненными академическими позами, -- и бегло обозрев все эти
произведения, зритель чувствовал, что в голове его делался престрашный хаос, в
глазах у него рябило, а ноги подгибались от усталости... Наконец, запыхавшись, о
блаженство! он достигал до последней залы; чтобы перевести дух, садился на окно,
и вдруг, вовсе неожиданно, поражала его зрение чудная еврейка, красавица,
грациозно стоявшая у колодца, на которую, право, можно было заглядеться и после
Стр.1