Иван Лукаш
Капитан Гаттерас
Разсказ
Все вранье...
Все вранье, что пишут в газетах, трезвонят в стихах и что мелькает в кинематографе: все эти
прыжки в пропасть, бегство из подземелий, танцующие скелеты, внезапные наследства, избиения сотен
бандитов, благодетельные графы, красота, любовь - все чепуха, какой на свете не бывает...
Петр Карлович Митрушкин служил в кассе Газового Общества, на должности второго кассира по
приему квитанций в уплату по третям. Сидел за мелкой проволочной сеткой. Лицом был одутловат, под
глазами имел сонные мешки. Носил мешковатый пиджак в клетку и галстух папильоном.
Единственно достопримечательным в нем было - отчество Карлович. Он сам не знал почему
звали поконаго отца немецкой кличкой.
Третий в газовой кассе кассир, шепелявый стрикашка, с голым черепом в черных крапинках, -
точно мухи сидели, - и даже директор, сухожилистый немец в золотом pince-nez и с очень светлыми
золотыми пломбами на гнилых зубах, - считали долгом трунить над его отчеством - Карлович.
Всякий раз директор морщил нос и делал лицо, изумленное до идиотизма:
- Петр... - и превращался в идиота и жевал губами -
- Карлович.Wunderschon. Такой рюсски шеловек и - здрасте - Карлович.
А третий кассир, старикашка, ковырял ногтем мушинный посев на своем желтом биллиардном
шаре и щурился от смеха.
- Тут, Готлиб Францевич, - не иначе, как роман.Может быть Митрушкин только так, для блезира.
А на самом деле он какой принец дармштадский, Каролинг... Извольте почувствовать: Карлович.
Сухожилистый Готлиб Францевичсмеялся напыжась и тоненько.
Митрушкин уже давно перестал обижаться. Привык. Он знал, что, конечно, никакого романа,
никакого принца не было. Он помнил мать, старую портниху. Тогда жили они на Колточихе, на заднем
дворе, в этаже подвальном. На окне, помнит он, были наклеены раздвинутыя ножницы, вырезанныя из
газетной бумаги и квадратный листок с чернильными буквами: "Здесь шьются платье, а также мастер
венских гармоний". Мать была очень старая: у нея болели глаза, слезились, обведенные красной каймой.
Она все утирала их чистой тряпочкой. А отца он не помнит, но мать говорила, что он негодяй, выделывал
меха для гармоний и трактирных оркестрионов и в трактире от винища погиб...
А что касается принцов, романов, приключений на суше и на море - так их вовсе не бывает на
свете. Вранье все... Вот пишут о благородных графьях, как они спасают от нищеты бедных, но
прекрасных девиц. В их городе графьев, правда, не было, но агент по сбору похоронных объявлений, -
был из благородных, дворянин и на визитной карточке у него отпечатана коронка, а фамилию он носил
звонкую - Панцержинский. А по голой же природе своей, кроме коронки и дворянства, был так себе
голячок, рыжеусый, на таракана похож. Так этот Панцержинский так спас одну бедную, но прекрасную
девицу, накрашенную модистку с Губернского проспекта, что она его, благородного дворянина, серной
кислотой с головы до ног облила, из банки, какия за окно в вату ставят.
Так и все на свете, если по настоящему, а не по романам.
Особенно не любил Митрушкин стихов. Стихи оскорбляли его глубоко и сильно. Если бы дали
ему государственную власть, например, министра какого или хотя бы полицмейстера, он первым бы
делом приказал всех стихотворцев перевешать. И обязательно за ноги: не ври, не тревожь, не
обманывай...
А может быть никакого обмана и нет, может быть есть где то на свете жизнь настоящая, о какой
пишут в романах, какая мелькает в кинемо... До тридцати лет, сидя за сетчатым окошком кассы,
Митрушкин мечтал до увлажнения глаз, до нежной бледности, до чуткого дрожания губ - об Африке,
прериях, странах невероятных, Андалузии, Гваделупе, Новой Гвинеи. Где эти страны он, впрочем, точно
не знал...
- У вас просчет по квитанции 74 копейки - окликнул его как то Готлиб Францевич.
А Митрушкин повел увлажненными глазами и ответил улыбаясь нежно и грустно -
- Африка... Прерии-с.Жарко.
Стр.1