Е. Н. Опочинин
Рассказы
Русский охотничий рассказ / Сост., авт. предисл. и примеч. М. М. Одесская.-- М.: Советская
Россия, 1991.
OCR Бычков М. Н.
СОДЕРЖАНИЕ
Артемий "Богач". Рассказ
Лесные певцы. Очерк
Зайцы. Рассказ
Жмырь и "Корноухий". Рассказ
АРТЕМИЙ "БОГАЧ"
Рассказ
В прескверное весеннее утро началось мое знакомство с Артемьем. Забравшись спозаранку в
шалаш, верстах в трех от дома, я терпеливо дожидался вылета токовиков, но дождался только того, что
поднялся ветер, холодный, пронизывающий, и пошел дождь вперемежку с так называемой крупой.
Окоченев от холода, в мокрой одежде, я вылез из шалаша, перекинул за спину ружье и, еле передвигая
ноги, потащился домой. Неприветливо смотрел в это непогожее утро весенний пейзаж: голые деревья
уныло качались и пощелкивали обледеневшими ветвями, бурая поверхность полян рябила белыми
пятнами выпавшей крупы. Только что начинало светать, а в деревне, лежавшей в стороне от моего пути,
уже кое-где мигали огни. Я хотел свернуть туда и погреться на перепутье, как прямо передо мной из-за
рядовика блеснул огонек в заброшенной усадьбе Сазоновке, и мне припомнилось, что там недавно
поселился новый сторож родом, как говорили, не то туляк, не то орловец, получивший почему-то в
народе прозвище "богача". Усадьба была ближе, да притом и по дороге, и я решительно пошел на огонь,
раздумывая, где бы мог поместиться сторож. Жилых построек в Сазоновке, я знал, было несколько, но
едва ли хоть одна из них годилась для жилья. "Неужели он поселился в доме? -- спрашивал я себя,
припоминая большое каменное здание с просторными комнатами и двусветной залой, где в старые годы
мне приводилось бывать за всенощной, когда в усадьбу приносили чудотворную икону из ближнего
монастыря, и мне словно жаль становилось старого помещичьего дома.-- В "людской" жить нельзя,-рассуждал
я,-- она совсем развалилась. Вот разве в. "канцелярии", устроенной в старой баньке, хотя и она
очень уж ветха..." Дойдя до усадьбы, я убедился, что последнее предположение мое было верно: сторож
действительно жил в "канцелярии", собственно, в одной ее половине, представлявшей низенькую
конурку аршин пять в длину и столько же в ширину. Когда, толкнув дверь, я вошел в конурку, с
старинного кресла, очевидно, прежнего "барского", найденного где-нибудь на чердаке или в сарае,
поднялся мужик в синей домотканой рубахе, завязанной у ворота тесемочкой, и спросил:
-- Кто это тут? Кого бог дает?
Я поздоровался и назвал себя, объяснив, что зашел погреться.
-- Озяб в шалаше-то, с ночи забрался, да вот и не высидел,-- сказал я.
-- Как, чай, не озябнуть, милый человек, вишь -- стужа какая!
-- Ну, а ты тут как живешь, на новоселье-то? -- спросил я, чтобы нарушить наступившее
молчание, и, посмотрев на черные от копоти со сквозными "на волю" щелями стены "канцелярии",
добавил: -- Холодно, чай?
-- Что ты, милый человек! Какое холодно! Святло, тяпло, умирать не надо... Вот как хорошо!
Я сначала думал, что мой хозяин шутит, добродушно смеется над своею квартирой, но нет: в
голосе его слышалась искренность, и в глазах отражалось видимое удовольствие.
-- А в щели разве не дует? -- спросил я.
Стр.1