Меморандум В. Ф. Одоевского
"Тезисы Хомякова" -- так называется публикуемая рукопись В. Ф. Одоевского, представляющая
без всякого преувеличения огромный живой, а не академический только интерес. Одоевским
зафиксирован важный и до сих пор не учтенный факт идейного противоборства, дорисовывающий
драматическую историю перерастания дружеских, начавшихся еще в двадцатые годы отношений в
неприязнь; значительнее однако другое -- в споре петербургского "мистика"-"прогрессиста" (так многими
очерчивалась его позиция) Одоевского и московского славянофила Хомякова с предельной
отчетливостью обозначились принципиально разные подходы к проблеме национальной самобытности,
определились формулы, громко прозвучавшие в пору "Вех", а ныне -- в период наивного западничества и
вульгарного славянофильства -- ставшие расхожими штампами.
К середине 1840-х годов, как ранее уже отмечалось1, стало ясно, что в понимании сути народной
жизни Одоевский резко разошелся со своими друзьями-славянофилами. "Неужели же нам суждено,
наконец, быть противниками? -- 9 июля 1845 года писал "любезному" другу Одоевскому Хомяков. -Разумеется,
если бы и так, то это нисколько не изменило бы наших старинных дружеских отношений, но
прибавило бы много горечи к делу, которое и само по себе уже не больно отрадно. Да неужели это
необходимо?"2 Как видим, у Хомякова все еще теплилась надежда на то, что можно сблизить позиции, о
многом договориться, что ему удастся привлечь Одоевского на свою сторону, поскольку в "Русских
ночах" "Фауст у него сделался славяно-руссом"3. "Мне кажется, все дело в недоразумении, -- писал
Хомяков. -- Ни ты, любезный Одоевский, ни другие, которые вместе с тобою всегда желали добра и
подвизались за него (как, напр<имер>, Жуковский), вы не вполне оценили минуту современную ни в
России, ни вне России. Дело всех людей, всех народов решается собственно у нас, а не на Западе, дело
истинное, дело просвещения и жизни, которое гораздо выше и важнее всех так называемых практических
вопросов"4. Однако противостояние возникло вовсе не из-за недоразумения или недопонимания -искания
Одоевского шли в ином направлении. Провозгласив, что "девятнадцатый век принадлежит
России"5, он вместе с тем прекрасно понимал опасность самоизоляции, высокомерно-презрительного
взгляда на Европу, пренебрежения достижениями науки и техники и ратовал за совершенствование форм
и условий народного быта, за скорейшее разрешение назревших "практических" вопросов. Писатель
считал нелепым "разделение на русских иностранцев и на русских-русских"6, культивировавшееся
Хомяковым и его единомышленниками: очевидный смысл такого противопоставления, высказанный еще
в 1832 году в стихотворении Хомякова "Иностранка" -- "... ей чужда моя Россия"7, -- Одоевский
категорически отвергал. Не признавая такого разделения соотечественников ("все любим Россию"8, -возражал
он Хомякову), Одоевский не мог объяснить себе, как его московские друзья, стремящиеся
обнаружить некие самобытные, естественные, созидательные начала русской жизни, чтобы затем
способствовать их органическому развитию, оказались в то же время людьми, не осознающими в полной
мере природной силы нации. По его убеждению, болезненный опыт петровских реформ убедительно
показал, что можно и должно есть не "наш собственный желудок", а переваривать чужое9, иначе говоря,
что не следует, осваивая европейские достижения, бояться утраты самобытности. Этого не может и не
должно произойти.
Вера Одоевского в силы России, в ее великое будущее не была обусловлена представлениями об
исчерпанности, завершенности экономического и духовного развития Европы. Он исходил из того, что
каждому народу суждено сыграть свою несомненно важную роль в истории, и был убежден, что пришло
время России внести свой вклад в жизнь других европейских наций, возглавить их.
Воспринимая историю как всё изменяющий процесс, как путь прогресса, Одоевский не без
удивления обнаруживал, что его московские друзья склонны идеализировать минувшее и в соответствии
со своими представлениями, опираясь на отдельные исторические извлечения, пытаются отыскивать в
прошлом неизменные, исконно славянские (архетипические, если так можно сказать) черты, хотят таким
образом "посредством дотатарской Руси найти закон русской жизни в настоящую минуту": "Мечта!
Мечта!" -- упрекал он Хомякова, не допуская возможности обустроить страну "на элементах допотопной
Руси, еще не открытых"10.
Однако эти устремления Хомякова, его занятия "историческими призраками" (готфами, венедами
и т. п.)11 затронули писателя за живое, и Одоевский наметил для себя план работы:
Стр.1