Яков Данилович Минченков
Касаткин Николай Алексеевич
Источник: Минченков Я. Д. Воспоминания о передвижниках. "Художник РСФСР". Ленинград.
1965. Издание пятое
OCR Ловецкая Т.Ю.
С воспоминаниями о Касаткине у меня связываются воспоминания и о моей школьной жизни в
Московском училище живописи, ваяния и зодчества, так как при Касаткине я поступил в Училище, он
был моим первым учителем и во многом помогал в устройстве моей личной жизни.
Его доброжелательное ко мне расположение я не утерял и тогда, когда, окончив Училище, стал
членам Товарищества передвижников и товарищем Николая Алексеевича до конца его дней.
Чтя его как учителя и друга, я все же в обрисовке его личности стараюсь подойти к нему возможно
беспристрастнее и наряду с большими его положительными качествами не скрою и черт, вносивших
некоторый холод в его отношения к учащимся и товарищам-передвижникам.
При реорганизации Академии художеств в девяностых годах профессорами в Высшие
художественные мастерские при Академии были приглашены члены Товарищества передвижников, в том
числе и преподаватели Московского училища живописи: Прянишников, В. Маковский и Поленов.
Взамен ушедших из Московского училища преподавателей там был образован новый штат из
молодых, передовых в искусстве художников, тоже передвижников.
Старшим преподавателем был избран старый передвижник Константин Аполлонович Савицкий, а
дальше шли молодые: Архипов, Бакшеев, Корин, С. Коровин, Пастернак, Левитан, Степанов,
Милорадович, скульптор Волнухин.
Впоследствии в Училище вошли Серов, К. Коровин, А. Васнецов.
Одно время по скульптуре преподавал и князь Паоло Трубецкой, приезжавший на уроки из
Петербурга, где он лепил тогда памятник Александру III.
Касаткин был назначен преподавателем в первый класс, называвшийся оригинальным, хотя
рисование с оригиналов тогда уже было отменено, рисовали в этом классе с орнаментов и масок.
В этот класс поступил после долгих мытарств и я.
В Училище живописи я держал экзамен три раза и один раз в Академию художеств -- и каждый
раз проваливался. В Академии мой рисунок получил тридцать седьмой номер, а принято было тридцать
шесть человек; следовательно, не прошел я одним номером, и все же документы мои были почему-то
переданы в охранное отделение, откуда мне их выдали с обязательством немедленно уехать из
Петербурга.
Несмотря на свои жестокие поражения, я не падал духом и упорно готовился к последнему,
решающему мою судьбу, испытанию в Училище живописи.
На этот раз при поступлении в Училище мне пришлось пережить следующее. Секретарь Училища
князь Львов читает список принятых и я снова не слышу своей фамилии, но секретарь дальше добавляет:
из числа подавших прошение в вольные слушатели никто не принят за отсутствием свободных мест для
учащихся этой категории, но ввиду отличных работ семи человек (в числе которых упоминает и мою
фамилию) советом Училища подано на высочайшее имя ходатайство о принятии их сверх комплекта.
В числе особо отличившихся на экзамене значился и Константин Федорович Юон, ныне
заслуженный деятель искусств.
После томительного трехдневного ожидания, наконец, нам было объявлено о принятии нас в
Училище.
Не знаю, как чувствовали себя другие, но когда я, с сознанием своих прав, поднимался в Училище
по круглой лестнице, украшенной античными фигурами, -- едва ли в Москве был кто-либо счастливее
меня.
Запах красок, лака, фиксатива на бензине, который чувствовался в классах, казался мне выше всех
ароматов в мире, а дым в курилке -- фимиамом, возносившим наши мечты к подножию греческих
божеств.
Классические формы, заполнявшие Училище, простота их линий, загадочность светотени (что я
уже начинал смутно постигать) кружили голову и приводили в экстаз.
Продолжая в стиле, присущем тогдашнему моему настроению, я бы сказал, что и преподавателихудожники
казались мне чуть ли не полубожествами.
Вот они, жрецы, постигнувшие тайны искусства, все знающие, и все умеющие. Перед ними я готов
Стр.1