Н. С. Лесков. Литератор-красавец
Быть так Чуриле сам господь повелел.
Былина о красном Чуриле Опленковиче.
Перед нами литературное явление такого оригинального свойства, что его
совершенно неудобно не заметить и почти преступно пройти молчанием.
С литературой нашей в последнее время поступали часто весьма странно:
с ней обращались как с орудием партий, как с лавочкой, в которой выгодно
торгуется тем или другим товаром, но с ней еще никто никогда не обращался
как с средством рекламировать перед
публикою стройность своего стана,
эластичность своих мышц, блеск голубых очей, свое остроумие, великое
обаяние своих талантов, свою храбрость с мужчинами и свою непобедимость у
женщин. Но дошло, наконец, на днях и до этого: в русской литературе явился
богатырь совершенно непобедимой красоты и столь же совершенно непобедимого
бесстыдства.
Этот литератор - красавец Чурила Опленкович, называется
господином Авенариусом и рекламирует себя во "Всемирном труде", издающемся
в Болотной улице, в Петербурге.
Для того чтобы похвалиться перед всеми своим ростом-дородством,
лицом-красотою, медовыми речами и соколиными глазками, этот находчивый
литератор сочинил такую басню (мы говорим: сочинил, потому что нам все-таки
не хочется допустить, что развязный литератор хвастается тем, что с ним в
самом деле случалось).
Приехал будто красавец Авенариус в Сорренто, ходит он по Сорренто с
мальчишками, которые просят у него мелкую монетку; а он им рассказывает,
что он "сыт на свой счет: книжки пишу и за них мелкую монету получаю".
Потом он "усмотрел в горах молодого живописца, которого шутя называет
преемником Сальватора-Розы и не шутя делает его дурачком, способным только
"нашлепывать пятно около пятна". Зная лучше этого преемника Сальватора-Розы
и секреты колорита и правила перспективы, Авенариус дал итальянскому
художнику несколько советов, по которым тот его признал за живописца, а он,
Авенариус
(бич нигилистического нахальства), в благодарность за этот
комплимент прямо посоветовал живописцу "рядом с искусством для искусства
заняться делом по той же части более хлебным, как-то: малеванием вывесок
да, пожалуй, раскрашиванием стен".
Однако оказывается, что столь нигилистически оборванный литератором
Авенариусом итальянский художник был не совсем круглая бездарность, ибо в
числе его произведений нашлась головка, обворожившая самого Авенариуса.
Авенариус стал просить художника "свесть" его с итальянкой, с которой
написана эта головка, а художник сам влюблен в нее и отговаривается.
-
Познакомиться-то с нашими барышнями, - говорит он писателю
Авенариусу, - при счастии, пожалуй, иностранцу и можно, да испытать на себе
их страстность - шалите! Как хвостом ни виляйте, не удастся: не полюбит
вашего брата.
- Да разве и между нами нет молодцов из себя? - сказал в ответ на эту
грубость г. Авенариус.
- Как не быть: хоть бы вы, например? - отвечал красавцу Авенариусу
итальянец.
В самом ли деле г. Авенариус так хорош, как он себя хвалит, мы этого
не знаем; но полагаем, что он, вероятно, красоты замечательной, ибо
человеку обыкновенной наружности чужестранец такой любезности наверно бы не
сказал, и лучшее тому доказательство - недавний случай с сотрудником
"Московских ведомостей" г. Георгиевским, которого туркофил Лонгворт нарочно
поставил лицом к лицу против хорошо сложенного турка и сделал между ними
двумя сравнение довольно невыгодное для России, имевшей, к несчастью, на
этот раз своим представителем не бойкого г. Авенариуса, а скромного г.
Георгиевского.
Но возвратимся к нашей истории.
Въедаясь далее в фабулу повести, г. Авенариус рассказывает о своей
хитрости, как он выпытал у художника, кто именно оригинал его головки, а
затем уже наступает и самая любовная басня. Там, в Сорренто, живет богатый
и очень жадный итальянец, у которого была красавица дочь Анджелика,
которая, собственно, и есть оригинал известного нам портрета. Г. Авенариус,
пленясь портретом этой девочки, еще более пленился ею самою и вздумал ею
призаняться. Для этого ему надо было устроить свидания с нею, и он их себе
Стр.1