Александр Иванович Куприн
Жидовка
Текст сверен с изданием: А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. Том 3. М.: Худ.
литература, 1971. С. 337 - 354.
-- Проехали, прое-е-хали! -- жалобно зазвенел детский голосок.-- Направо! -- крикнул сзади
сердитый бас. -- Направо, право, прраво! -- подхватили впереди весело и торопливо. Кто-то заскрежетал
зубами, кто-то пронзительно свистнул... Стая собак залилась тонким, злобным и радостным лаем.-- О-о-о!
Ха-ха-ха! -- засмеялась и застонала толпа.
Сани подбросило и стукнуло на ухабе, Кашинцев открыл глаза.
-- Что? -- спросил он с испугом.
Но дорога была по-прежнему пустынна и безмолвна. Морозная ночь молчала над бесконечными,
мертвыми, белыми полями. Полный месяц стоял на середине неба, и четкая синяя тень, скользившая
сбоку саней, ломаясь на взрытых сугробах, была коротка и уродлива. Упругий, сухой снег скрипел и
визжал под полозьями, как резиновый.
"Ах, ведь это снег скрипит",-- подумал Кашинцев.
-- Как странно! -- произнес он вслух.
Услыхав голос, ямщик обернулся назад. Его темное лицо, с белыми от холода усами и бородой,
было похоже на большую, грубую, звериную маску, облепленную ватой.
-- Что? Еще две версты осталось. Немного,-- сказал ямщик.
"Это снег, -- думал Кашинцев, опять поддаваясь дремоте.-- Это только снег. Как странно..."
-- Странно, странно! -- вдруг суетливо и отчетливо залепетал колокольчик на конце дышла. -Стран-но,
стран-но, стран-но...
-- Ай-ай-ай! Посмотрите же! -- крикнула впереди саней женщина.
Толпа, которая тесно шла ей навстречу, вдруг заговорила разом, заплакала и запела. Опять, злобно
волнуясь, залаяли собаки.
Где-то далеко загудел паровоз... И тотчас же, сквозь дремоту, Кашинцеву с необыкновенной
ясностью вспомнился вокзальный буфет с его жалкой, запыленной роскошью: гроздья электрических
лампочек под грязным потолком и на запачканных стенах, огромные окна, искусственные пальмы на
столах, жесткие стоячие салфетки, мельхиоровые вазы, букеты из сухих трав, пирамиды бутылок, рюмки
розового и зеленого стекла...
Это было вчера вечером. Товарищи-врачи провожали Кашинцева, только что получившего новое
назначение -- младшим врачом в отдаленный пехотный полк. Их было пять человек. Сдвинув вокруг
углового "докторского" столика тяжелые вокзальные стулья, они пили пиво и разговаривали с натянутой
сердечностью и напускным оживлением, точно разыгрывали на спектакле сцену проводов. Красивый и
самоуверенный Рюль, преувеличенно блестя глазами, кокетничая и оглядываясь по сторонам, чтобы его
слышали и чужие, говорил фамильярным, фатовским тоном:
-- Так-то, старик. Вся наша жизнь, от рождения и до самой смерти, заключается только в том, что
мы встречаем и провожаем друг друга. Можешь записать это себе на память в книжку: "Вечерние
афоризмы и максимы доктора фон Рюля". Едва он кончил говорить, у выходных дверей показался
толстый швейцар, с лицом сердитого бульдога, затряс звонком и закричал нараспев, обрываясь и давясь:
-- Пе-ервый звонок! Ки-ев,Жмеринка, Одесс! По-о-езд стои-ит на втор-ом путе!..
И теперь, сидя глубоко и неудобно в дергающихся санях, Кашинцев засмеялся от удовольствия,-так
необыкновенно ярко и красочно вышло это воспоминание. Но тотчас же к нему вернулось
утомительное, нудное впечатление бесконечности этой однообразной дороги. С того времени, когда
утром, выйдя на маленькой железнодорожной станции, он сел в почтовые сани, прошло всего шесть-семь
часов, но Кашинцеву постоянно представлялось, что он едет таким образом уже целые недели и месяцы,
что он сам успел измениться, сделаться старше, скучнее и равнодушнее ко всему со вчерашнего вечера.
Где-то на пути ему встретился нищий, пьяный и оборванный, с провалившимся носом и с оголенным на
морозе плечом; где-то артачилась и не хотела входить в запряжку длинная худая лошадь с задранной
кверху шеей и с шоколадной, густой, как бархат, шерстью; кто-то, казалось, давным-давно сказал ему
добродушно: "Дорога, пане, сегодня добрая, не оглянетесь, как докатите",-- а сам Кашинцев в эту минуту
засмотрелся на снежную равнину, которая была совсем алая от вечерней зари. Но все это смешалось,
отошло в какую-то мутную, неправдоподобную даль, и нельзя было вспомнить, где, когда, в какой
Стр.1