Анатолий Федорович Кони
Тургенев
Кони А. Ф. Воспоминания о писателях.
Сост., вступ. ст. и комм. Г.М. Миронова и Л. Г. Миронова
Москва, издательство "Правда", 1989.
OCR Ловецкая Т.Ю.
В первый раз я близко встретился с Тургеневым в 1874 году, в один из его кратковременных
приездов в Петербург. Его вообще интересовали наши новые суды, а затем особое его внимание
остановил на себе разбиравшийся в этом году при моем участии, в качестве прокурора, громкий, по
личности участников, процесс об убийстве помещика одной из северных губерний, соблазнившего
доверчивую девушку и устроившего затем брак ее со своим хорошим знакомым, от которого он скрыл
свои предшествовавшие отношения к невесте [...]
Переписка участников этой драмы, дневник жены и личность убийцы, обладавшего в частной и
общественной жизни многими симпатичными и даже трогательными свойствами, представляли
чрезвычайно интересный материал для глубокого и тонкого наблюдателя и изобразителя жизни, каким
был Тургенев. Он хотел познакомиться с некоторыми подробностями дела и со взглядом на него человека,
которому выпало на долю разбирать эту житейскую драму пред судом. Покойный Виктор Павлович
Гаевский привел Тургенева ко мне в окружной суд и познакомил нас. Как сейчас вижу крупную фигуру
писателя, сыгравшего такую влиятельную роль в умственном и нравственном развитии людей моего
поколения, познакомившего их с несравненной красотой русского слова и давшего им много незабвенных
минут душевного умиления, -- вижу его седины с прядью, спускавшеюся на лоб, его милое, русское,
мужичье, как у Л. Н. Толстого, лицо с которым мало гармонировало шелковое кашне, обмотанное по
французскому обычаю вокруг шеи, слышу его мягкий "бабий" голос, тоже мало соответствовавший его
большому росту и крупному сложению. Я объяснил ему все, что его интересовало в этом деле, прения по
которому он признавал заслуживавшими перевода на французский язык, а затем, уже не помню по какому
поводу, разговор перешел на другие темы. Коснулся он, между прочим, Герцена, о котором Тургенев
говорил с особой теплотой. [...]
Когда Гаевский напомнил, что Иван Сергеевич хотел бы посмотреть самое производство суда с
присяжными, я послал узнать, какие дела слушаются в этот день в обоих уголовных отделениях суда.
Оказалось, что там, как будто нарочно, разбирательство шло при закрытых дверях и что в одном
рассмотрение дела уже кончалось, в другом еще продолжалось судебное следствие. Я повел Тургенева в
это последнее отделение и, оставив его на минуту с Гаевским, вошел в залу заседания, чтобы попросить
товарища председателя разрешить ему присутствовать при разборе дела. Но этот тупой формалист заявил
мне, что это невозможно, так как Тургенев не чин судебного ведомства, и что он может дозволить ему
присутствовать лишь в том случае, если подсудимый -- отставной солдат, обвинявшийся в растлении 8летней
девочки,-- заявит, что просит его допустить в залу, как своего родственника. В надежде, что
Тургенев, вероятно, почетный мировой судья у себя в Орловской губернии, я обратился к нему с
вопросом об этом, но получил отрицательный ответ. Мне, однако, трудно было этому поверить, и я послал
в свой кабинет за списком чинов министерства юстиции, в котором, к великой моей радости и к не
меньшему удивлению самого Тургенева, оказалось, что он давно уже почетный мировой судья и даже по
двум уездам. Он добродушно рассмеялся, заметив, что это с ним случается не в первый раз и что точно
так же он совершенно случайно узнал о том, что состоит членом-корреспондентом Академии Наук по
Отделению русского языка и словесности. Я увидел в этом нашу обычную халатность: даже желая
почтить человека, мы обыкновенно не умеем этого доделать до конца...
Введенный мною в "места за судьями" залы заседания, Тургенев чрезвычайно внимательно следил
за всеми подробностями процесса. Когда был объявлен перерыв и судьи ушли в свою совещательную
комнату, я привел туда Тургенева (Гаевский уехал раньше) и познакомил его с товарищем председателя и
членами суда. В составе судей был старейший член суда, почтенный старик-труженик, горячо преданный
своему делу, но, кроме этого дела, ничем не интересовавшийся. Он имел привычку брюзжать, говорить в
заседаниях сам с собою и обращаться к свидетелям и участвующим в деле с вопросами, поражавшими
своей неожиданной наивностью, причем вечно куда-то торопился, прерывая иногда на полуслове свою
отрывистую речь. "Позвольте вас познакомить с Иваном Сергеевичем Тургеневым,-- сказал я ему и
прибавил, обращаясь к нашему гостю,-- а это один из старейших членов нашего суда NN". Тургенев
любезно протянул руку, мой "старейший" небрежно подал свою и сказал, мельком взглянув на Тургенева:
Стр.1