В. О. Ключевской
Грусть
(Памяти M.Ю. Лермонтова, умер 15 июля 1841 г.)
В. О. Ключевской. Сочинения в восьми томах.
Том VIII. Исследования, рецензии, речи (1890-1905)
М., Издательство социально-экономической литературы, 1959
OCR Бычков М. Н.
Пятьдесят лет прошло с тех пор, как умер Лермонтов: Воспоминание о Смерти поэта, без
сомнения, напомнит нам и его поэзию. Да, напомнит, потому что мы успели уже забыть ее. Образцовые
стихотворения Лермонтова с разрешения учебного начальства держатся еще в педагогическом обороте, и
благодаря тому многие знают наизусть и Бородино, и Ветку Палестины, и даже Пророка. Но поэзия
Лермонтова -- только наше школьное воспоминание: в нашем текущем житейском настроении, кажется,
не уцелело ни одной лермонтовской струны, ни одного лермонтовского аккорда. Жалеть ли об этом?
Может быть -- да, а может быть -- и нет. Ответ зависит от оценки этой давно затихшей песни и от того,
запал ли в нас от нее какой-нибудь отзвук, -- лучше сказать, была ли она сама отзвуком какого-нибудь
ценного общечеловеческого или по крайней мере национального мотива или в ней прозвучало чисто
индивидуальное настроение, которое сложилось под влиянием капризных случайностей личной жизни и
вместе с ней замерло, обогатив только запас редких психологических возможностей. В последнем случае
поэзию Лермонтова едва ли стоит вызывать с тихого кладбища учебной хрестоматии.
Педагогический успех поэзии Лермонтова может показаться неожиданным. Принято думать, что
Лермонтов -- поэт байроновского направления, певец разочарования, а разочарование -- настроение, мало
приличествующее школьному возрасту и совсем неудобное для педагога как воспитательное средство.
Между тем после старика Крылова, кажется, никто из русских поэтов не оставил после себя столько
превосходных вещей, доступных воображению и сердцу учебного возраста без преждевременных
возбуждений, и притом не в наивной форме басни, а в виде баллады, легенды, исторического рассказа,
молитвы или простого лирического момента. Неожиданно и то, что русский поэт первой половины
нашего века стал певцом разочарования. Настроение, которое в поэзии обозначается именем великого
английского поэта, сложилось из идеалов, с какими западноевропейское общество переступило через
рубеж XVIII в., и из фактов, какие оно пережило в начале XIX в.,-- из идеалов, подававших надежду на
невозможность подобных фактов, и из фактов, показавших полную несбыточность этих идеалов.
Байронизм -- это поэзия развалин, песнь о кораблекрушении. На каких развалинах сидел Лермонтов?
Какой разрушенный Иерусалим он оплакивал? Ни на каких и никакого. В те годы у нас бывали несчастия
и потрясения, но ни одного из них нельзя назвать крушением идеалов. Старые верования, исторически
сложившиеся и укрепившиеся в общественном сознании, уцелели, а новые идеи еще не успели дозреть до
общественных идеалов и свеялись как мечты отдельных умов, неосторожно отважившихся забежать
вперед своего общества. Нам не приходилось сидеть на реках вавилонских, оплакивая родные
разрушенные святыни, и даже о пожаре Москвы мы вспоминали неохотно, когда вежливою и
сострадательною рукой брали Париж.
Поэзия Лермонтова развивалась довольно своеобразно. Поэт не сразу понял себя; его настроение
долго оставалось для него самого загадкой. Это отчасти потому, что Лермонтов получил очень раннее и
одностороннее развитие, ускорявшееся излишним количеством внешних возбуждений. Рано
пробудившаяся мысль питалась не столько непосредственным наблюдением, сколько усиленным и
однообразным чтением, впечатлениями, какие навевались поэзией Пушкина, Гейне, Ламартина и
особенно "огромного Байрона", с которым он уже на 16 году был неразлучен, по свидетельству Е. А.
Хвостовой. Этим нарушена была естественная очередь предметов размышления. То, чем усиленно
возбуждалась ранняя мысль Лермонтова, были преимущественно предметы, из которых слагается жизнь
сердца, притом тревожного и притязательного. Может быть, хорошо начинать жизнь такими предметами,
но едва ли правильно начинать ими изучение жизни. С трудом разбираясь в воспринимаемых
впечатлениях, Лермонтов вдумывался в беспокойное и хаотическое настроение, ими навевавшееся,
рядился в чужие костюмы, примерял к себе Нервические позы, вычитанные у любимых поэтов, подбирал
гримасы, чтобы угадать, которые ему к лицу, и таким образом стать на себя похожим. Для этой работы
Стр.1