Критика Евгений Ермолин Распутье: русскоязычный прозаик в начале третьего тысячелетия Заметки о современном кросскультурном литературном опыте — Ну барин, — закричал ямщик, — беда: буран! <...> Ни в текущем (откудакуда?) времени, ни в наличном пространстве нет слишком надежных ориентиров. <...> Старая идентичность (восходящая ли к исторической России, советская или антисоветская) разрушена, новая не сложилась. <...> Человек, пожалуй, перестал быть «красным» (Светлана Алексиевич чересчур категорична в утверждении незыблемости этой матрицы), но не стал зачастую никаким иным. <...> Общество отмобилизовано разве что сиюминутными сигналами федеральных телеканалов, повестка дня которых ориентирована на решение не столько реальных проблем, сколько пропагандистских задач. <...> Он, как и все (или как многие) попал в пространство неопределенности, безыменности, где производятся фантомальные эссенции. <...> Русский писатель нашего века редко владеет реальностью, скорее она завладела им и легла ему на душу грузом странных впечатлений, с трудом поддающихся художественной рефлексии. <...> Литературная динамика привела к той ситуации, которую я для себя определил как кризис тотального неучастия писателя в актуальной жизни. <...> Предмет русского прозаика — обычно либо прошлое, либо будущее в Евгений Ермолин. <...> ). 241 парадигме алармизма, в ракурсе антиутопии (последняя стрела вслед стае, в 2000-х уже выпущенной туда, в будущее, — мрачный роман Валерия Бочкова «Коронация зверя»1 На первый взгляд, это не совсем так. <...> Писатель, как некий нелегал с грузом непонятной контрабанды, пересекает ее вдоль и поперек. <...> Возникла экзистенциально-пограничная, осевая ситуация, в которой перманенция кризиса и подступившее ножом к горлу одиночество вроде бы подталкивают к тому, чтобы начать новый поиск истины, новую формулу спасения. <...> В пределах России и ныне вполне традиционно русскоязычная литературная жизнь со всеми ее актуальными возможностями концентрируется <...>