ХОДАСЕВИЧ, Владислав Фелицианович [16(28).V.1886, Москва -- 14.VI.1939, Париж] -- поэт. В
отличие от большинства поэтов-современников X. вошел в литературу спокойно -- без программных
деклараций, попыток заявить и обозначить новое, собственное направление либо примкнуть к одному из
уже утвердившихся. Он не принадлежал ни к каким группам и школам, сторонился всяческих "измов",
которыми изобиловала литературная жизнь России начала века. Его поэзия не вызвала полемики, не
сразу попала в поле зрения критики, особенно в ту пору чуткой ко всякого рода "новизне". Однако
последовательное стремление к классической ясности стиха, чистоте языка, точности в передаче мысли,
совершенное отсутствие столь характерной для молодых литераторов боязни прослыть несовременным
постепенно выделили имя X. из потока новых поэтических имен и определили ему особое место в
русской поэзии XX в.
Свое призвание X. почувствовал очень рано и на удивление безошибочно. С детства литература
стала для него самым интересным занятием, главным содержанием жизни. Первые стихи он сочинил
шести лет от роду.
В 1904 г. X. окончил гимназию и поступил -- по примеру старшего брата, Михаила
Фелициановича,-- на юридический факультет Московского университета, но вскоре перешел на
историко-филологический. В следующем году состоялся его дебют в печати. С этого времени X. всецело
посвятил себя поэзии, критике, истории литературы.
С 1905 по 1907 г. X. опубликовал около двух десятков критико-библиографических заметок и
пять стихотворных подборок. А в 1908 г. вышла первая книга его стихов -- "Молодость". Несколько лет
спустя X. писал об одном из молодых поэтов: "В первой его книге внимательный читатель различит
следы упорного труда, желания во что бы то ни стало подчинить себе стих, заставить слова выражать
именно то, что надо" (Альциона. -- М., 1914.-- Кн. 1. -- С. 211). Это вполне приложимо и к первой, и ко
второй (Счастливый домик.--М., 1914) книгам самого X. Обе их поэт считал юношескими, стихов из них
в более поздних изданиях не помещая, -не придавая никакого значения тому, что эти книги -- особенно
вторая -- были сочувственно встречены и читателями, и критикой. Пушкинское: "Ты сам свой высший
суд",-- изначально было для X. нормой творческого поведений.
Не знавшая поблажек строгость к себе, к собственной поэтической работе давала X. моральное
право в критике быть беспощадно требовательным ко всякому, кто имеет смелость и честь работать в
литературе, давшей миру Пушкина и Державина, Толстого и Достоевского. Авторитет Х.-критика рос
стремительно -- и к середине 10 гг. с его мнением всерьез считались В. Брюсов и Ф. Сологуб, Андрей
Белый и А. Блок, Вяч. Иванов и Н. Гумилев, не говоря о поэтах немногим младше X., но относившихся
как бы к следующему литературному поколению.
В 1914 г. появилась первая работа X. о Пушкине ("Первый шаг Пушкина" (1814 -- 4-го июля -1914)
// Русские ведомости.-- 4.VII), положившая начало почти четвертьвековой Пушкиниане X.,
завершившейся книгой "О Пушкине" (Берлин, 1937). С некоторой долей условности здесь можно
выделить три направления: биографическое ("Аглая Давыдова и ее дочери", 1935; "Дуэльные истории",
1937, и др.), текстологическое ("Петербургские повести Пушкина", 1915; "Русалка". Предположения и
факты", 1924, и др.) и статьи-толкования, где X. выступает как пристальный, "медленный" читатель
Пушкина, раскрывающий смысл и содержание той или иной поэтической мысли в контексте всего
пушкинского творчества ("О чтении Пушкина", 1924; "Глуповатость поэзии", 1927, и др.). Отзвуком
сорокалетней давности речей Тургенева и Достоевского на открытии памятника Пушкину в Москве
(1880) прозвучало на Пушкинских днях 1921 г. в Петербурге -- вместе с поэтическим завещанием Блока
"О назначении поэта" -- выступление X. "Колеблемый треножник". "Как мы, так и наши потомки,-говорил
он,-- не перестанут ходить по земле, унаследованной от Пушкина, потому что с нее нам уйти
некуда... Отодвинутый в "дым столетий", Пушкин восстанет там гигантским образом. Национальная
гордость им выльется в несокрушимые, медные формы..." (Пушкин. Достоевский.-- Пб., 1921.-- С. 44).
Публикации в периодике, многочисленные публичные выступления X. во второй половине 10 гг.
подготовили эффект, вызванный появлением в 1920 г. третьей книги его стихов -- "Путем зерна". Эта
совсем тоненькая с виду книжка (всего 35 стихотворений) оказалась в глазах публики "томов премногих
тяжелей", разом выдвинула автора в ряд наиболее значительных поэтов своего времени. Если прежде
почти неизменно отмечалась некоторая "холодность" стиха X., то теперь отношение к его поэзии можно
было бы выразить словами самого X., сказанными некогда о Гумилеве: "Он уже не холоден, но лишь
сдержан, и под этой сдержанностью угадывается крепкий поэтический темперамент" (Альциона.-- М.,
1914.-- Кн. 1.-- С. 205). Глубокое созвучие этих прозрачных и чеканных стихов с трагическими
событиями эпохи никого не оставило равнодушным. "И ты, моя страна, и ты, ее народ, /Умрешь и
оживешь, пройдя сквозь этот год,-- / Затем, что мудрость нам единая дана: / Всему живущему идти путем
зерна" (Собрание стихов.-- Париж, 1927.-- С. 9),-- писал X. в заглавном стихотворении книги,
датированном 1917 г. И словно эхо пушкинского "упоения <...> бездны мрачной на краю", возникает под
Стр.1