В последние десятилетия скептическое отношение к «большим нарративам» существенно потеснило макроисторию как жанр с прежних позиций в академической историографии. <...> В то же время растущий массовый интерес к прошлому как источнику причин, ролевых моделей и просто занимательных сюжетов создал повышенный спрос на популяризацию истории отдельных периодов, стран, регионов, массовых движений и сфер повседневной жизни. <...> К числу таких тематических повествований с высоты птичьего полета, рассчитанных на широкую, преимущественно непрофессиональную аудиторию, однако написанных профессиональными историками, относится рецензируемая книга. <...> Иллюстрация на обложке одновременно вызывает интерес и кажется недостаточно серьезной для шестисотстраничной книги: улыбающаяся ярко-красная матрешка с почемуто зелеными пятиконечными звездочками вместо глаз верхом то ли на зубре, то ли на корове зависла в прыжке или в шагаловском полете. <...> Сзади под ней — стилизованный пейзаж восточноевропейского местечка, спереди — высотные дома современного космополитического города. <...> В отличие от многих национальных историй восточноевропейских стран, а также некоторых международных историй этого региона (среди наиболее широко обсуждавшихся в последнее время — «Кровавые земли» Тимоти Снайдера), рецензируемая книга не выстраивается вокруг какой бы то ни было обобщенной идеи, сущности или обобщающей метафоры Восточной Европы. <...> Вместо этого автор подчеркивает исключительное многообразие предмета своего повествования. <...> Ставя себя на место неподготовленного читателя, автор вначале изображает Восточную Европу такой, какой она представляется извне, — как скопление и подчас смешение множества этнонациональных образований, языков, труднопроизносимых имен собственных, переплетение постоянно меняющихся границ и, при всем этом, неизменная включенность региона в общеевропейскую и общемировую логику событий. <...> Многообразие <...>