Приходская школа на выгоне, рядом с церковью и старым погостом. <...> Школа новая, кирпичная, добротная, под железной крышей, с двумя светлыми классами — горницами, со светелками учительниц, со сторожкой и рыжебородым, молчаливым сторожем Евдокимом. <...> В жарко натопленном классе — мы, школьники, и наша молодая черноглазая, белая, чистая — такая чистая, что и сказать нет слов, — учительница Юлия Васильевна. <...> Юлия Васильевна называет нас не по фамилии, как это делала старая учительница, а так, как нас папаньки и маманьки зовут, и как мы сами себя называем — по имени. <...> И сейчас вот хорошая Юлия Васильевна, обращаясь в третий, в пятый, в седьмой раз к моему соседу, бирюковатому Володьке, говорит все так же терпеливо и ласково, как в первый, четвертый, шестой раз: После смерти А. В. Светланина, в бумагах его найдены были фрагменты различных незаконченных произведений. <...> Юлия Васильевна даже вздрогнула, мы все это заметили. <...> Странно, что могло бы встревожить сердце в такой белый, неподвижный, глухой, сонный день, когда надо всем светом, кажется, повисла дрема Великого поста, а из сторожки доносится такой вязкий, такой дурманящий запах горячего хлеба. <...> Распахивается дверь и, не спрося дозволения, что не любит хорошая Юлия Васильевна, молча, совсем, совсем-таки молча, словно в пустую ригу за вязанкой сена, а не в полную народом школу, в класс входят — мы их тотчас же узнали — братья Лагутины, Миша и Коля. <...> Вот если бы сестренка Тоньча снова заболела корью, или хотя бы соседка Павловна, чужая, но добрая, умерла. <...> Николай Перцев привел нас, учеников, прямо из школы в свою ригу и сказал, чтобы мы поработали — повытаскивали из риги прелое, слежавшееся сено. <...> Когда о Косте говорили в семье, называли Серебряные Пруды — место, где находилась школа. <...> Он пригласил отца ра 76 ГРАН И ботать секретарем волостного правления. <...> Деревянное здание волостного правления с высоким крыльцом стояло одиноко в центре села, у картофельного поля. <...> В волостном правлении <...>