Ирина Оснач Мы — одной группы крови Н е люблю летать на самолете. <...> Непонятно, как эта странная машина из дюралюминия, титана и чего-то еще держится в воздухе. <...> Родилась и выросла я на севере Камчатки, в Пенжинском районе, в селе Манилы. <...> Следовательно, куда ж денешься от Аннушек, Ми, Яков, ТУ (во времена моего детства прямого рейса Петропавловск–Москва не было, и на ТУ-154 в Москву летели через Хабаровск, Иркутск или Красноярск), а затем Илов и Боингов. <...> Да и сколько можно смотреть из иллюминатора самолета на моря, поля, горы страны? <...> И под крылом самолета на сей раз были горы и равнины, тундра, моря и тайга, и не чужестранные, а свои, российские, на которые полезно посмотреть особенно сейчас, в наше лихое время. <...> Потому как летишь час, два, четыре, шесть… а российская земля не заканчивается, и такие просторы под крылом самолета, что чувствуешь гордость: все эти земли открывались, осваивались русскими землепроходцами! <...> А уж когда подлетали к Камчатке и на электронном табло самолета высветились Охотское море, залив Шелихова и сам полуостров, дыхание перехватило. <...> Вот мы и в Елизове, а потом в Петропавловске, и уже едем к Халактырскому пляжу, и нам везет: солнце, которого в эту пору нет в Москве, безветрие, и мало снега. <...> И разница во времени, и я не спала в самолете (улетали в понедельник, прилетели во вторник), и в машине тепло и уютно… Но уже неподалеку от океана, когда машина вышла на прямую и у меня открылось второе дыхание, я ахнула: помню эту дорогу, этот поворот, и вот здесь обычно зимой пурга переметает дорогу, и когда мы с мужем и маленькой дочкой в свое время ездили посмотреть на океанские волны в декабре-январе, то оставляли машину и шли к океану. <...> И волны океана, и черный песок, и солнце в глаза, и мы слушали волны, и ели треску, которую сделал на углях Володя, неподалеку от нас мышковала его собака Айна… Волны уходили и приходили, и смотреть на них можно было бесконечно. <...> Потом были Петропавловск, встречи с друзьями, коллегами <...>