М. Горький
О С. А. Толстой
Прочитав книжку "Уход Толстого", сочинённую господином Чертковым, я подумал: вероятно,
найдётся человек, который укажет в печати, что прямая и единственная цель этого сочинения -
опорочить умершую Софью Андреевну Толстую.
Рецензий, которые обнажили бы эту благочестивую цель, я до сей поры не встретил. Теперь
слышу, что скоро выйдет в свет ещё одна книжка, написанная с тем же похвальным намерением: убедить
грамотных людей мира, что жена Льва Толстого была его злым демоном, а подлинное имя её -
Ксантиппа. Очевидно: утверждение этой "правды" считается крайне важным и совершенно
необходимым для людей, особенно же - я думаю - для тех, которые духовно и телесно питаются
скандалами.
Нижегородский портной Гамиров говаривал:
- Можно сшить костюм для украшения человека, можно и для искажения.
Правду, украшающую человека, создают художники, все же остальные жильцы земли наскоро,
хотя и ловко, шьют "правды" для искажения друг друга. И, кажется, мы так неутомимо пеняем друг на
друга потому, что человек человеку - зеркало.
Меня никогда не прельщало исследование ценности тех "правд", которые, по древнему русскому
обычаю, пишутся дёгтем на воротах, но мне хочется сказать несколько слов о единственной подруге
великого Льва Толстого, как я вижу и чувствую её.
Человек, конечно, не становится лучше оттого, что он умер; это ясно хотя бы потому, что о
мёртвых мы говорим так же скверно и несправедливо, как о живых. О крупных людях, которые, посвятив
нам всю жизнь, все силы чудеса творящего духа своего, легли, наконец, в могилу, искусно замученные
нашей пошлостью, - об этих людях мы говорим и пишем, кажется, всегда только для того, чтоб убедить
самих себя: люди эти были такими же несчастными грешниками, каковы мы сами.
Преступление честного человека, хотя бы случайное и ничтожное, радует нас гораздо больше,
чем бескорыстный и даже героический поступок подлеца, ибо: первый случай нам удобно и приятно
рассматривать как необходимый закон, второй же тревожно волнует нас, как чудо, опасно нарушающее
наше привычное отношение к человеку.
И всегда в первом случае мы скрываем радость под лицемерным сожалением, во втором же,
лицемерно радуясь, тайно боимся: а вдруг подлецы, чорт их возьми, сделаются честными людьми, - что
же тогда с нами будет?
Ведь, как справедливо сказано, в большинстве своем люди "к добру и злу постыдно
равнодушны", они и хотят пребыть таковыми до конца своей жизни; поэтому и добро и зло, в сущности,
одинаково враждебно тревожит нас, и чем они ярче, тем более тревожат.
Эта прискорбная тревога нищих духом наблюдается и в нашем отношении к женщине. В
литературе, в жизни мы хвастливо кричим:
"Русская женщина - вот лучшая женщина мира!"
Крик этот напоминает мне голос уличного торговца раками:
"Вот - р-раки!Живые р-раки! Крупные р-раки!"
Раков опускают живыми в кипяток и, добавив туда соли, перца, лаврового листа, варят раков до
поры, пока они не покраснеют. В этом процессе есть сходство по существу с нашим отношением к
"лучшей" женщине Европы.
Признав русскую женщину "лучшей", мы как будто испугались: а что, если она, в самом деле,
окажется лучше нас? И при всяком удобном случае мы купаем наших женщин в кипятке жирной
пошлости, не забывая, впрочем, сдобрить бульон двумя, тремя листиками лавра. Заметно, что чем более
значительна женщина, тем более настойчиво хочется нам заставить её покраснеть.
Черти в аду мучительно завидуют, наблюдая иезуитскую ловкость, с которой люди умеют
порочить друг друга.
Человек не становится ни хуже, ни лучше даже и после смерти своей, но он перестаёт мешать нам
жить, и, не чуждые - в этом случае - чувства благодарности, мы награждаем умершего немедленным
забвением о нём, бесспорно - приятным ему. Я думаю, что вообще и всегда забвение - самое лучшее, что
мы можем дать живому и мёртвому из ряда тех людей, которые совершенно напрасно беспокоят нас
Стр.1