Алексей Максимович Горький
ЛЕГКИЙ ЧЕЛОВЕК
Утром, часов в шесть, ко мне на постель валится некая живая тяжесть,
тормошит меня и орет прямо в ухо:
- Вставай!
Это - Сашка, наборщик, забавный мой товарищ, парень лет девятнадцати,
рыжий, вихрастый, с зелеными глазами ящерицы и лицом, испачканным свинцовой
пылью.
- Аида гулять! - кричит он, стаскивая меня с постели. - Кутнем
сегодня, у меня - деньги, шесть двадцать, и - Степаха именинница! Где у
тебя мыло?
Он идет в угол, к рукомойнику, ожесточенно моется, фыркает и, не
умолкая, говорит:
- Слушай, - звезда - по-немецки - астра?
- Это, кажется, по-гречески.
- По-гречески? У нас, в газете, новая корректорша стихи печатает,
подписывается - Астра. Фамилия у ней - Трушеникова, а зовут - Авдотья
Васильевна. Хорошая дамочка, - красивая, только - очень толстая... Дай-ка
гребенку...
Раздирая гребнем густую рыжую паклю на голове, он морщится, ругается и
неожиданно, на полуслове, умолкает, внимательно рассматривая отражение
своего лица в мутном стекле окна.
За окном, на кирпичной стене, мокрой от ночного дождя, играет солнце,
красит стену. На воронке водосточной трубы сидит галка, чистит перья.
- Рожа у меня плохо выдумана, - говорит Сашка. - Гляди, какая галка
нарядная! Дай-ка мне иглу с ниткой, я пуговицу пришью...
Он вертится, точно обожженный, так вертится, что ветер ходит, сдувая
клочья бумаги со стола.
Потом, стоя у окна и неумело работая иглой, - спрашивает:
- Был такой король - Лодырь?
- Лотарь. Зачем он тебе?
- Смешно! Я думал - Лодырь, от него и пошли все лодыри! Сначала -
пойдем в трактир, чаю напьемся, потом - к поздней обедне в монастырь, на
монахинек поглядим - люблю монахинек! А - переспектива - это что?
Он набит вопросами, как погремушка горохом. Объясняю ему, что такое
перспектива, и он, не дослушав, рассказывает:
- Ночью в типографию ввалился этот - фельетонист, - Красное Домино,
конечно - пьяненький, как баба, и - пристал ко мне: какие у тебя
переспективы?
Пришив к пиджаку пуговицу выше, чем следовало, он перекусывает нитку
белыми зубами, облизывает красные пухлые губы и жалобно бормочет:
- Лизочка верно говорит, - надобно читать книжки, а то - так и умрешь
мужиком, ничего не зная. А - когда читать? Вот и некогда!
- Ты поменьше бегай за девицами...
- Али я - мертвый? Не старик же я! Погоди, - женюсь - перестану!
И, потягиваясь, он сладко мечтает:
- Женюсь на Лизочке. Эх, и модница же! У нее, брат, платье есть эдакое
- барежевое, что ли, - ух! До того она хороша в нем, что у меня даже
ноги трясутся. Так бы всю и съел!
Играя роль солидного человека, я замечаю:
- Смотри, тебя не съели бы!
Он самонадеянно ухмыляется, встряхнув кудрями.
- Намедни у нас в газете студенты спорили-, один говорит - любовь дело
опасное, а другой - нет, безопасное! Ловкачи! Девицы студентов любят, всё
равно как военных.
Выходим на улицу, - булыжники мостовой, омытые дождем, блестят, как
черепа лысых чиновников. Небо загромождено клочьями снежно-белых облаков,
среди облачных сугробов гуляет солнце. Крепкий осенний ветер гонит людей по
улице, точно увядшие листья, толкает нас, свистит в ушах. Сашка ежится,
засунув руки глубоко в карманы промасленных штанов, на нем легкий летний
пиджачок, синяя рубаха, истоптанные рыжие сапоги.
По небу полуночи ангел летел
- читает он в такт шагам. - Люблю эту штуку! Который написал?
- Лермонтов.
- Я его всё с Некрасовым путаю.
Стр.1