И. А. Гончаров. Е. Е. Барышов (Некролог)
---------------------------------------------------------------------------Оригинал
находится здесь.
---------------------------------------------------------------------------6-го
октября скончался скоропостижно, от апоплексического удара,
здесь, в Петербурге, некто Ефрем Ефремович Барышов.
Имя - почти неизвестное в литературе: только в прошлом и нынешнем
годах появились в печати и прошли едва замеченными переводы его, в стихах,
двух трагедий Корнеля: "Сида" и "Родогуны" и "Каина" Байрона. Между тем вся
жизнь Барышова, смолоду, в течение каких-нибудь сорока или пятидесяти лет,
была посвящена литературе: редко можно встретить пример такого страстного
напряжения сил, какие он положил, чтобы достигнуть серьезного значения в
литературе, на какое бы ему давали право - его пытливый ум, многосторонние
познания и непрерывный труд.
В этом отношении, т. е. как образец самобытной, цельной натуры,
непреклонной силы воли и несокрушимой энергии в стремлении к избранным себе
целям - жизнь покойного заслуживает общественного внимания.
Кончив курс в московском университета, в начали 30-х годов, по
словесному факультету, он прямо от лекций лучших тогдашних профессоров
словесности и эстетики, Надеждина, Давыдова и Шевырева - перешел к делу, к
работам в области изящного. Он увлекся на этот путь общим стремлением на
него молодежи,
с свойственною юности самоуверенностью и самолюбием.
Словесники были тогда в первых рядах общества, самыми видными, а при
таланте - блестящими и почти единственными представителями интеллигенции.
Выбирать было не из чего: других каких-нибудь специальных сфер умственной,
ученой, технической деятельности, на
которых можно бы было испытать свои
способности и силы для жаждущих труда и дела - не представлялось, особенно
деятельности независимой, самостоятельной. Были, конечно, науки, была и
небольшая группа ученых людей: физиков, химиков, физиологов, но все это
пряталось в тени ученых приютов, академий, университетов, а в общество, в
практическое дело, исключая разве медицины, почти не переходило, а если и
переходило иногда, то больше по казенной надобности: ученые были непременно
и чиновники.
Поэтому и Барышов, как многие тогда, искавшие своего пути и призвания,
примкнул к словесникам, начал писать стихи, потом драматические пьесы,
повести, кроме того, еще изучил вполне технику музыки и попробовал свои
силы и в сочинении: но из этого всего напечатал только какую-то поэму, да
нисколько романсов. И то, и другое
прошло незамеченным, и лишь вызвало
два-три мимоходных отзыва в журналах.
Тут его постигло первое разочарование: уложив несколько лет в
бесплодную и неблагодарную борьбу, он, конечно, сознал, что творчество в
изящном - не его сфера, что здесь труда, энергии и непреклонной воли мало,
и нужна искра того огня, который зовется "священным", и который не
покупается усилием, а посылается природою на избранные головы - даром.
Словом - талант.
Всякого другого такое разочарование в своих силах и способностях могло
бы навсегда охладить к попыткам К какой-нибудь творческой деятельности. Но
эта упорная борьба, кажется, только раздражила еще более энергию Барышова;
он остановился на время, как будто собираясь с силами, продолжая, между
тем, читать, изучать то, другое, третье, что попадалось под руку. И в то же
время он был педагогом, преподавал словесность, и кажется, историю, в
разных учебных заведениях. Всего этого было мало для его ненасытного
трудолюбия. Аналитический ум, знание
математики повели его от поэзии и
музыки в противоположную сторону, на поле точных наук: но и здесь он избрал
ту из них, в которой открывался широки простор для творческого ума - именно
механику.
Ему представлялась бесконечная, заманчивая даль открытий и
изобретений: пища богатая, но доступная опять-таки тем же творческим силам,
в которых ему, очевидно, было отказано.
Он задался некоторыми задачами из механики, изучил всю литературу этой
науки, на трех языках: французском, немецком и английском, составлял планы
изобретений, чертежи, проекты - все
образчики изумительного терпения,
Стр.1