-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------Оригинал
этого текста расположен в электронной библиотеке http://Salohohol.nm.ru
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------ГОГОЛЬ
НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
МЕРТВЫЕ ДУШИ
ТОМ ВТОРОЙ
ПОЗДНЕЙШАЯ РЕДАКЦИЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Зачем же изображать бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей
из глуши, из отдаленных закоулков государства? Что ж делать, если уже такого свойства сочинитель, и,
заболев собственным несовершенством, уже и не может изображать он ничего другого, как только
бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдаленных
закоулков государства. И вот опять попали мы в глушь, опять наткнулись на закоулок.
Зато какая глушь и какой закоулок?
Как бы исполинский вал какой-то бесконечной крепости, с наугольниками и бойницами, шли,
извиваясь, на тысячу с лишком верст горные возвышения. Великолепно возносились они над
бесконечными пространствами равнин, то отломами, в виде отвесных стен, известковато-глинистого
свойства, исчерченных проточинами и рытвинами, то миловидно круглившимися зелеными
выпуклинами, покрытыми, как мерлушками, молодым кустарником, подымавшимся от срубленных
дерев, то, наконец, темными гущами леса, каким-то чудом еще уцелевшими от топора. Река то, верная
своим берегам, давала вместе с ними колена и повороты, то отлучалась прочь в луга, затем, чтобы,
извившись там в несколько извивов, блеснуть, как огонь, перед солнцем, скрыться в рощи берез, осин и
ольх и выбежать оттуда в торжестве, в сопровождении мостов, мельниц и плотин, как бы гонявшихся за
нею на всяком повороте.
В одном месте крутой бок возвышений убирался гуще в зеленые кудри дерев. Искусственным
насажденьем благодаря неровности гористого оврага север и юг растительного царства собрались сюда
вместе. Дуб, ель, лесная груша, клен, вишняк и терновник, чилига и рябина, опутанная хмелем, то
помогая друг другу в росте, то заглушая друг друга, карабкались по всей горе, от низу до верху. Вверху
же, у самого ее темени, примешивались к их зеленым верхушкам красные крышки господских строении,
коньки и гребни сзади скрывшихся изб, верхняя надстройка господского дома с резным балконом и
большим полукруглым окном. И над всем этим собраньем дерев и крыш возносилась свыше всего
своими пятью позлащенными, играющими верхушками старинная деревенская церковь. На всех ее
главах стояли золотые прорезные кресты, утвержденные золотыми прорезными же цепями, так что
издали казалось - висело на воздухе ничем не поддержанное, сверкавшее горячими червонцами золото. И
все это в опрокинутом виде, верхушками, крышками, крестами вниз, миловидно отражалось в реке, где
безобразно-дуплистые ивы, одни стоя у берегов, другие совсем в воде, опустивши туда и ветви и листья,
точно как рассматривали это чудное изображение, где только не мешала их склизкая бодяга с пловучей
яркой зеленью желтых кувшинчиков.
Вид был очень хорош, но вид сверху вниз, с надстройки дома на отдаленья, был еще лучше.
Равнодушно не мог выстоять на балконе никакой гость и посетитель. От изумленья у него захватывало в
груди дух, и он только вскрикивал: "Господи, как здесь просторно!" Без конца, без пределов открывались
пространства. За лугами, усеянными рощами и водяными мельницами, в несколько зеленых поясов
зеленели леса; за лесами, сквозь воздух, уже начинавший становиться мглистым, желтели пески-и вновь
леса, уже синевшие, как моря или туман, далеко разливавшийся; и вновь пески, еще бледней, но всё
желтевшие. На отдаленном небосклоне лежали гребнем меловые горы, блиставшие белизною даже и в
ненастное время, как бы освещало их вечное солнце. По ослепительной белизне их, у подошв, местами
мелькали как бы дымившиеся туманно-сизые пятна. Это были отдаленные деревни; но их уже не мог
рассмотреть человеческий глаз. Только вспыхивавшая при солнечном освещении искра золотой
церковной маковки давала знать, что это было людное большое селение. Все это облечено было в
тишину невозмущаемую, которую не пробуждали даже чуть долетавшие до слуха отголоски воздушных
певцов, пропадавшие в пространствах. Гость, стоявший на балконе, и после какого-нибудь двухчасового
созерцания ничего другого не мог выговорить, как только: "Господи, как здесь просторно!"
Стр.1