Провидение послало их в урок всему
человечеству; в событиях их высказался весь мир исторический в объеме обширнейшем не для одного
настоящего, но и для всех веков. <...> ТЫСЯЧА ВОСЕМЬСОТ ДВЕНАДЦАТЫЙ ГОД
Из мыслей, слившихся с привычными движениями сердца, душа высказывает и показывает
действия человеческие. <...> ИЮЛЯ 11, 1812 Г., ТРИ ЧАСА УТРА
В достопамятный и бурный 1812 год жил я в переулке Тишине близ Драгомиловского моста. <...> Перед
кабинетом графа застал я тогдашнего губернского предводителя Василия Дмитриевича Арсеньева и
Аркадия Павловича Рунича, секретаря графа. <...> Говорю Аркадию Павловичу, что мне нужно видеться с
графом. <...> Приветливо Аркадий Павлович подал мне бумагу,
перо, и я написал: "Хотя у меня нигде нет поместья; хотя у меня нет в Москве никакой недвижимой
собственности и хотя я не уроженец московский, но где кого застала опасность Отечества, тот там и
должен стать под хоругви отечественные. <...> Обрекаю себя в ратники Московского ополчения и на алтарь
Отечества возлагаю на триста рублей серебра". <...> Самоотречение есть порыв, вызываемый из души необычайными событиями. <...> ТРИ ЧАСА ПОПОЛУДНИ 11 ИЮЛЯ 1812 ГОДА
Около трех часов пополудни, надев в петлицу золотую мою медаль, чтобы свободнее протесняться
сквозь бесчисленные сонмы народа, пошел я вслед за ними, желая прислушаться к мнению народному и
прибавить новую статью в "Русский вестник". <...> Дух народный всего торжественнее выказывается в годину решительного подвига. <...> Земля как будто бы исчезала под сонмами народа; иные читали воззвание к
первопрестольной столице Москве; другие спокойно и с братским радушием передавали друг другу
мысли свои. <...> Идите наряду с необычайными обстоятельствами: они сами укажут вам место. <...> СОВЕЩАНИЕ В ДВОРЯНСКОМ СОБРАНИИ
Между тем, когда час от часу более наполнялись залы Дворянского и Купеческого собрания, в
комнате, перед залою Дворянскою, завязался жаркий разговор. <...> Двинемся быстро в тыл
неприятеля, составим дружины конные, будем везде тревожить <...>
Из_записок_о_1812_годе.pdf
Сергей Николаевич Глинка
Из записок о 1812 годе
Оригинал здесь -- http://www.museum.ru/museum/1812/Library/glinka1/glinka.html#p1
Согласится каждый из наших соотечественников, что и малейшая подробность о необычайном
времени, проявившемся в нашем Отечестве 1812 года, "должна быть драгоценна сердцу русскому"; но я
не соглашусь в том, будто бы такая же подробность не обратит на себя внимание чужеземца. Дивные
три года, 1812, 13, 14 и половина 15, не одному принадлежат народу. Провидение послало их в урок всему
человечеству; в событиях их высказался весь мир исторический в объеме обширнейшем не для одного
настоящего, но и для всех веков.
ТЫСЯЧА ВОСЕМЬСОТ ДВЕНАДЦАТЫЙ ГОД
Из мыслей, слившихся с привычными движениями сердца, душа высказывает и показывает
действия человеческие. От 1808 до 1812 года мысль о судьбе Отечества обладала душою моею. Наступила
година действия, и та мысль проявилась деятельным стремлением к Отечеству. Итак, начинаю без
оговорки.
ИЮЛЯ 11, 1812 Г., ТРИ ЧАСА УТРА
В достопамятный и бурный 1812 год жил я в переулке Тишине близ Драгомиловского моста. 11
июля на ранней заре утренней разбудил меня внезапный приход хозяйки дома. Едва вышел я к ней, она со
слезами вскричала: "Мы пропали! Мы пропали!" -- и подала мне печатный лист. То было воззвание к
первопрестольной столице Москве от 6-го июля из Полоцка. Прочитав воззвание, я сказал: "Благодарите
бога, сударыня! Где заранее предвидят опасность, там примут и меры к отвращению ее. Будьте спокойны
и молитесь богу!"
ПЯТЬ ЧАСОВ УТРА ИЮЛЯ 11 1812 ГОДА
Наскоро одевшись, полетел я в Сокольники на дачу к графу Федору Васильевичу Ростопчину,
поступившему вместо графа Гудовича на чреду Московского генерал-губернатора. Не слыша еще
громкой вести о грозной опасности, исполинская Москва объята была сном и безмолвием. Тишина
владычествует на поверхности океана до воскипения волн: то же нередко бывает и с областями земными.
Из недр глубокого безмолвия вылетает роковой удар грома; смотрим: откуда он грянул? Слышим новые
удары и -- теряемся в недоумении. Поэт сказал:
"Кто дышит, не дремли!"
Это теперь излилось из души моей. А тогда спешил с одною мыслию; с мыслию -- отдать себя
Отечеству за отечество. К графу приехал я в пять часов утра. Все уже в доме было в движении. Перед
кабинетом графа застал я тогдашнего губернского предводителя Василия Дмитриевича Арсеньева и
Аркадия Павловича Рунича, секретаря графа. Говорю Аркадию Павловичу, что мне нужно видеться с
графом. "Нельзя, -- отвечал он, -- граф занят теперь совещанием с преосвященным Августином и с Петром
Степановичем Валуевым (Тогдашним начальником Кремлевской экспедиции. (Прим. автора.))". -Позвольте
же мне по крайней мере оставить записку". Приветливо Аркадий Павлович подал мне бумагу,
перо, и я написал: "Хотя у меня нигде нет поместья; хотя у меня нет в Москве никакой недвижимой
собственности и хотя я не уроженец московский, но где кого застала опасность Отечества, тот там и
должен стать под хоругви отечественные. Обрекаю себя в ратники Московского ополчения и на алтарь
Отечества возлагаю на триста рублей серебра".
Стр.1