Зинаида Гиппиус
Отрывочное
О Сологубе
Воспоминания о серебряном веке. <...> Он в России...
и пусть, кто может, поймет, почему мои слова о Сологубе будут сегодня краткими, целомудреннобледными. <...> Не для себя и не для него -- для русских
вызову из прошлого милые тени наших встреч. <...> Магия какая-то в каждой вещи Сологуба, даже в более слабой. <...> Предложил ему наскоро, очевидно, по неудачной ассоциации (выдумать не успел) псевдоним
Сологуб. <...> У меня, при моем и тогда неувлекающемся характере, увлечения Сологубом не было; просто он
мне очень нравился. <...> Там пришлось мне в первый раз увидать и Сологуба -- Тетерникова. <...> В комнате Минского, на кресле у овального, с
обычной бархатной скатертью стола, сидел весь светлый, бледно-рыжеватый человек. <...> Прямая,
невьющаяся, борода, такие же бледные падающие усы, со лба лысина, pince-nez на черном шнурочке. <...> Когда он говорил -- это было несколько внятных слов, сказанных голосом очень
ровным, почти монотонным, без тени торопливости. <...> -- Как же вам понравилась наша восходящая звезда? -- пристал ко мне Минский, когда Сологуб,
неторопливо простившись, ушел.-- Можно ли вообразить менее "поэтическую" наружность? <...> 3
...Приветствую тихие стены
Обители бедной моей... <...> На Васильевском острове, в одной из дальних линий, где по ночам едва тусклятся редкие фонари,
а по веснам извозчик качается на глыбах несколотого льда,-- серый деревянный домик с широким
мезонином. <...> Как милое лицо деревенской девушки исказилось бы под парижской
шляпкой, так и уют квартирки исказило бы современство, все равно в чем: в мебели, в занавесах, даже в
самих людях, там живущих. <...> Когда собирались гости (Сологуба уже знали тогда) -- так заботливо
приготовляла чай тихая сестра на тоненьком квадратном столе, и салфеточки были такие белые,
блестящие, в кольце света висячей керосиновой лампы. <...> Точно и везде все было белое: стены, тюль на окнах... <...> Но разноцветные <...>
Отрывочное.pdf
Зинаида Гиппиус
Отрывочное
О Сологубе
Воспоминания о серебряном веке.
Сост., авт. предисл. и коммент. Вадим Крейд.
М.: Республика, 1993.
OCR Ловецкая Т.Ю.
1
Люблю я грусть твоих просторов,
мой милый край, святая Русь...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И все твои пути мне милы.
И пусть грозит безумный путь
И тьмой, и холодом могилы,-Я
не хочу с него свернуть.
О Блоке можно было написать почти все, что помнилось: он умер. И о Розанове. Да и о Брюсове:
он хуже чем умер, он -- большевицкий цензор, сумасшедше-жестокий коммунист, пишет оды на смерть
Ленина и превратился, из поэта, в беспомощного рифмоплета... что даже удивительно (или, напротив, не
удивительно).
Но могу ли я говорить о Сологубе?
Он в России.
Я его знаю, люблю неизменно, уважаю неизменно, вот уже почти тридцать лет. В последние годы,
пожалуй, еще более люблю, еще более уважаю.
Но он в России.
По-прежнему я считаю его одним из лучших русских поэтов и русских прозаиков. Для меня было
бы только удовольствием написать еще одну (которую?) статью о его произведениях 1.
Но... он в России. Об это "он в России" -- разбиваются, как о камень, все мои намерения. Нельзя
писать о его литературе, у нас нет здесь его книг (есть ли они там?). Нет старого; о новом же мы почти и
совсем ничего не знаем. Едва настолько, чтобы не сомневаться в непрестанном росте его души и таланта.
Он в России, в России, в родном городе святого Петра -- Санкт-Петербурге,-- на его глазах
разрушенном до последнего камня, до Ленинграда... и одну ли эту потерю видели его глаза? Он в России...
и пусть, кто может, поймет, почему мои слова о Сологубе будут сегодня краткими, целомудреннобледными.
Главное -- отрывочными.
Даже хотелось бы никаких не говорить... но все равно. Не для себя и не для него -- для русских
вызову из прошлого милые тени наших встреч.
2
Стр.1